Оружие слабых. Повседневные формы крестьянского сопротивления - Джеймс С. Скотт

закупку дополнительного покрытия (танах мерах) для ремонта повреждений, нанесённых дороге предшествующим муссоном[381]. Вторая – причем, на мой взгляд, принципиальная – цель появления ворот заключалась в том, чтобы вообще не допускать въезд в деревню грузовиков торговцев рисом и тем самым оградить от посягательств ту плату за вывоз мешков с рисом на главную дорогу, которую получают в основном жители Седаки. Если рис предстояло продать или смолоть в близлежащем Кепала-Батасе (что обычно и делалось) и если при этом не требовалось большого количества джутовых мешков, то имело смысл платить селянам за доставку риса непосредственно на мельницу или покупателю по мешку за одну поездку. Потенциальные доходы жителей деревни от этих услуг были значительны. Раньше молодой человек мог заработать на транспортировке риса до 150 малайзийских долларов за сезон, а теперь, когда в году два урожайных сезона, такой доход удваивается.

Таким образом, ворота представляли собой пример коллективного исполнения принципа толон, выступая защищенной монополией на работу, которая была предназначена только для жителей деревни[382]. В момент своего появления они были особенно выгодны для бедных селян, поскольку джутовые мешки перевозились на велосипедах, имевшихся даже у самых бедных жителей Седаки. Но теперь, как мы убедимся ниже, вместе со всё большим распространением мотоциклов основные преимущества от ворот получают уже другие люди. Сами по себе ворота выступали удачным символом того, что они демонстрировали. Наличие ворот говорило о том, что по меньшей мере в этом небольшом аспекте Седака была закрытой экономикой, что транспортировка (тангун, тарик) риса была исключительным занятием жителей деревни, что местная монополия на такую работу не будет устранена в угоду коммерческим закупщикам риса и мельникам (в основном китайцам), которые могли бы оказывать эти услуги более дёшево. В экономическом смысле ворота, конечно же, представляли собой некую субсидию, которую более крупные земледельцы деревни предоставляли тем из своих соседей, кто занимался перевозкой риса. Размер этой субсидии варьировался в зависимости от расстояния от полей конкретного фермера до ворот и от объема его урожая риса. Вне зависимости от наличия или отсутствия ворот ему приходилось платить за транспортировку (в пересчете на количество мешков) с поля до главной деревенской дороги. Но как только упакованный рис добирался до этой дороги, крестьянин должен был платить перевозчикам за каждый мешок, который они доставляли к её началу, где рис затем по желанию его хозяина можно было погрузить на грузовик либо заплатить самим сельским перевозчикам, чтобы они отвезли его дальше в город. Если бы ворот не было, то есть если бы грузовики торговцев рисом могли подъезжать прямо к ближайшей к рисовому полю крестьянина точке на деревенской дороге, то он мог бы сэкономить без малого два ринггита на мешке. Для крупного хозяина, обрабатывающего, например, восемь релонгов земли, экономия за два сезона могла бы составить до 500 ринггитов. Крестьян, имевших пару релонгов или ещё меньше, всё это не слишком касалось, поскольку они, скорее всего, держали бóльшую часть своего риса дома, а если у них возникала необходимость продать или смолоть какое-то количество риса, они могли вывезти его сами, по мешку за одну поездку.

В конце марта 1980 года, ближе к концу запоздалого сезона сбора урожая, ворота были ненадолго открыты, чтобы пропустить два грузовика торговцев рисом, из-за чего возник ожесточённый спор, последствия которого отзываются в Седаке до сих пор. Первоначально ворота открыл Фадзил, крестьянин средних лет, которому принадлежат 8,5 релонга земли, а также он некоторое время был членом комитета ОМНО (ДжКК), выполняющего функции деревенской администрации. Фадзила недолюбливают даже его соратники по партии: он обладает репутацией одного из двух или трех наиболее небрежных земледельцев Седаки, стабильно получающих низкие урожаи, а также слывёт избалованным (саян манджа) с малых лет как любимый приёмный сын покойного Тока Халима. Но несмотря на то, что Фадзил держит себя высокомерно (сомбон), Басир и другие члены комитета ценят его грамотность и умение выступить перед людьми. Упоминание должности Фадзила в комитете здесь необходимо потому, что в Седаке всем известно, что он выступал за сохранение запрета на въезд грузовиков с рисом и голосовал за это решение несколько лет назад, когда поднимался данный вопрос.

И вот какая история приключилась с Фадзилом. После того, как его урожай был упакован и ещё оставался на полях, он обратился к сыну Лебая Пендека Мусе, который участвует в небольшой бригаде перевозчиков риса, и тот сообщил Фадзилу, что стоимость вывоза одного мешка составит 1,8 ринггита. Фадзил был в ярости – не только потому, что посчитал такую ставку слишком высокой, но и потому, что её размер нередко устанавливает сам земледелец по своему усмотрению. Однако Фадзил не стал торговаться дальше, просто заявив, что цена в 1,8 ринггита за мешок кажется ему слишком большой. Свою точку зрения он пояснил следующим образом: из-за того, что в деревне есть ворота, эти молодые люди могут заниматься «вымогательством» (текан) у крестьян. В предшествующем году, добавил Фадзил, плата составляла всего 1,2 ринггита, и не было никаких оснований для её повышения до 1,8 ринггита, ведь цены как на потребительские товары (харга баран), так и на рис-сырец выросли не так уж сильно[383]. Но и это было ещё не всё: сама дорога, добавил Фадзил, после недавнего внесения дополнительного покрытия стала лучше, в связи с чем гораздо проще вывозить рис на мотоциклах, особенно сейчас, в конце сухого сезона (мусим кемарау), когда дорога не скользкая. Поэтому, настаивал Фадзил, в самом конце сбора урожая, когда риса для транспортировки оставалось не так много, сдельные расценки за вывоз следовало снизить.

Если бы рис вывезли в тот же вечер, дело могло бы кончиться лишь недовольством Фадзила – но перевозчики не явились. Тогда Фадзил снова отправился к Мусе, и тот пообещал, что рис будет вывезен следующим утром. Однако к следующему полудню 50 мешков риса, собранных Фадзилом, так и оставались лежать сваленными в кучу посреди поля, хотя Муса передал, что их вывезут во второй половине дня. К трём часам дня ситуация не изменилась, и Фадзил, по его словам, беспокоился, что ближайшей же ночью мешки могут украсть, а также разглядывал горизонт, нет ли там признаков грозы, которая может замочить его рис. Ненадолго Фадзил задумался, не обратиться ли ему к другой бригаде перевозчиков риса, но решил, что это не лучшее решение. Муса и все его друзья принадлежали к семьям членов ОМНО, которые имели политические связи с Фадзилом и деревенским комитетом, тогда как другая бригада (пуак лаин) относилась к местной фракции