Оружие слабых. Повседневные формы крестьянского сопротивления - Джеймс С. Скотт

обязательный установленный порядок. Разумеется, их результат редко вызывает сомнения, поскольку «арендатор всегда боится потерять землю. Вам придется её взять (терпакса амбит), иначе хозяин найдет другого [арендатора]. Если вы потеряете землю, всё будет кончено, и вы снова будете махать мотыгой за деньги». По словам Вахида, его землевладелец всегда заявляет, что ему «не хватает денег» (дуит тидак чукуп), когда хочет повысить арендную плату, хотя этот человек и его жена являются школьными учителями с постоянной зарплатой, которые на свои сбережения купили много земли для выращивания каучука и риса. Гани Лебай Мат арендует землю у своего двоюродного брата, который то так, то сяк заявляет о своих финансовых тяготах (сесак), когда хочет получать больше арендной платы, несмотря на то что это очень устроенный в жизни человек. Лазим арендует землю у своего брата, получающего приличное жалование, но для обоснования повышения арендной платы он использует ту же самую уловку, утверждая, что находится в затруднительном положении (сесак). И в этом, и в других случаях такие заявления обычно подкрепляется подробностями, призванными оправдать более высокие ставки.

Помимо личных неприятностей – долгов, болезней, расточительного поведения сына, неурожая, – землевладелец, скорее всего, перечислит любые обстоятельства, которые привели к снижению его собственных доходов, например, земельные налоги и инфляцию, а также не оставит без внимания любое повышение доходов арендатора, скажем, благодаря росту цен на рис-сырец или новой субсидии на удобрения. Логика в данном случае заключается в том, чтобы апеллировать к изменениям в соотношении доходов землевладельца и арендатора. Если текущая арендная плата явно ниже средней ставки по округе, землевладелец укажет и на это, а заодно может заявить, что прежде он был слишком щедр. После этого изрядное количество времени обычно уходит на разногласия по поводу того, каков размер средней ставки арендной платы, насколько плодородна земля, вокруг которой идёт спор, какие урожаи она приносила, и какую прибыль получал арендатор после внесения арендной платы и погашения расходов. Как и в случае с доходами, землевладелец завышает качество земли и прибыль арендатора, а последний не упускает возможности попенять на плодородие почвы и преуменьшить свои урожаи и прибыль. В совокупности эти детали представляют собой дополнительные сведения в ходе обмена мнениями, призванного установить, насколько нуждающейся является каждая из сторон в сравнении друг с другом, а это, в свою очередь, выступает основанием, на котором покоятся их общие представления о взаимных обязательствах.

Стандартный сценарий подобных столкновений, пожалуй, наиболее примечателен тем, что он отдает должное – пусть и в такой искажённой и даже циничной форме – щепетильностям докапиталистических времён. Землевладелец крайне редко отказывается от ритуала, выдвигая арендатору предложение без прикрас: бери землю или уходи. Как утверждает Хаджи Наян, такие грубые (касар) подходы действительно имеют место, когда собственник просто говорит: «В этом году я повышаю арендную плату до 175 ринггитов, и если ты не хочешь брать землю, я отдам её кому-то другому». Учитывая нехватку земли и работы, арендатор, конечно же, обычно сталкивается именно с таким принудительным выбором: либо уступить, либо потерять землю. И всё же символические ценности почти всегда остаются в силе, поскольку этого требует нормативная среда. По словам Мата Сарифа, «землевладельцу приходится (терпакса) говорить, что он в затруднительном положении (сусах). А как иначе он сможет поднять арендную плату?» Так действуют даже в тех случаях, продолжает Мат Сариф, когда землевладелец «действительно (себенарня) хочет приобрести дополнительную землю». Разумеется, не мне судить сколько-нибудь обоснованно по поводу того, действительно ли землевладельцы поступают искренне. Однако то обстоятельство, что в их искренности сомневается бóльшая часть тех, кому адресованы их заявления, представляет собой важный социальный факт. Кроме того, совершенно очевидно, что в части ценностей, обычаев или идеологии у землевладельца найдется не так уж много чего-то напоминающего его ресурсы и имущество, что позволило бы ему занять убедительную позицию.

Схожая логика вступает в силу, когда землевладелец хочет внести в условия аренды другие изменения, невыгодные для арендатора. Например, когда живущий за пределами Седаки землевладелец Хаджи Захир объявил о своём желании получить от Низама и его отца арендную плату за восемь релонгов за два сезона вперед (паджак), он поведал историю о финансовых передрягах, достойную бедняка, от которого отвернулась удача. Низам и его отец уверены – и на то у них есть все основания, – что Хаджи Захир просто хочет сразу раздобыть крупную сумму, чтобы ссудить её кому-то другому и получить в пользование землю должника. Когда землевладелец Самата решил собирать арендную плату до начала сезона, а не после сбора урожая, в качестве оправдания этих действий он заявил о своём безденежье. Землевладелец, констатировал Самат, «как ни в чём ни бывало изложил (бача) [заранее заготовленную речь]», намекая на то, что это обычное поведение, которого можно ожидать в данных обстоятельствах.

Такую же социальную логику можно наблюдать в действии всякий раз, когда землевладелец хочет согнать арендатора с земли. Это, конечно же, куда более угрожающий сценарий в сравнении с повышением арендной платы или переходом к долгосрочной аренде (паджак), поскольку для мелкого земледельца такой поворот событий зачастую означает крах. С точки зрения общих ценностей, почти невозможно обнаружить хоть какой-то способ, при помощи которого богатый землевладелец сможет оправдать изъятие у бедного арендатора его средств к существованию. Уточнение «почти» я использую здесь намеренно, поскольку положение землевладельца не является безнадёжным в этическом смысле. Одна из возможностей, которой он может воспользоваться, – это заявить, что ему нужна земля, чтобы предоставить её своему сыну или зятю. То, что обязательства перед детьми должны иметь приоритет над любыми обязательствами перед более бедными, но более дальними родственниками, не говоря уже о посторонних лицах, признается и принимается всеми. Именно на таких условиях фактически и заключается немало устных арендных соглашений: землевладелец соглашается сдать землю с оговоркой, что заберет её частично или целиком, когда его дети женятся или начнут заниматься сельским хозяйством. Например, когда Хаджи Дин в 1975 году забрал четыре релонга у Тока Ахмада и Шамсула, он предоставил единственное приемлемое обоснование, заявив, что один из его сыновей утратил право аренды и теперь ему нужна эта земля, чтобы вести на ней хозяйство. Зная репутацию Хаджи Дина, ни Ток Ахмад, ни Шамсул не приняли его объяснения за чистую монету, а поскольку у них имелся письменный договор аренды – редкий для этих мест случай, – они отправились в окружную администрацию, чтобы подать жалобу. Младший сотрудник администрации, занимавшийся земельными вопросами, настоял на компромиссе: Хаджи Дин забирает только четыре релонга, а не все десять, как он хотел. В следующем сезоне подозрения бывших