Оружие слабых. Повседневные формы крестьянского сопротивления - Джеймс С. Скотт

пусть и лишь в силу того, что эти интерпретации и так работают – по крайней мере, символически – в их пользу. Действуя более прямолинейно, бедные стремятся максимизировать обязательства, причитающиеся им в соответствии с существующими правилами.

Проистекающая из этого более или менее постоянная идеологическая борьба ведется – неизменно безрезультатно – на нескольких территориях. Одной из них, в некоторых отношениях занимающей центральное место, является территория стратификации и доходов. Оценить поведение людей невозможно, пока не станет известно, кто из них богат, а кто беден – и насколько они богаты или бедны. Таким образом, первая проблема, первая территория конфликта связана именно с фактами, которые, будучи однажды установленными, формируют рамочную структуру, где разыгрываются социальные ожидания.

Богатые семьи Седаки на этой территории издают громовой и настойчивый боевой клич: «Мы – небогаты». Этот клич повторяется вновь и вновь в обескураживающем, но последовательном разнообразии форм, которые выходят далеко за рамки простой скромности. Например, богатых никогда не удается подловить на том, что они описывают себя – как индивидуально, так и коллективно – собственно понятием «богатый» (кая). На деле они лишь изредка используют даже слово сенан («благополучный»), который чаще всего употребляется применительно к селянам скромного достатка. Если принять за чистую монету то, что богатые сообщают о своём экономическом положении, то напрашивается вывод, что они едва сводят концы с концами. Например, они, как правило, называют себя имеющими достаточно еды (болех макан) или нормально питающимися (болех макан сахаджа). Довольно обеспеченная (учитывая её небольшое хозяйство), разведённая женщина Чик Ях описывает своё положение формулировкой «едва справляюсь» (тахан дудук). Лебай Пендек, глава второй по размерам состояния семьи в деревне, обрабатывающий 13 релонгов земли и владеющий трактором, признается, что у него есть лишь «небольшой участок рисовой земли» (бендан седикит сахаджа). Крупные земледельцы делают акцент на том, что значительная часть их земель арендуется, а не находится в их собственности, а если им принадлежит значительный участок, то подчёркивается, насколько неплодородна эта земля и сколько детей в их семье[365].

В других аспектах богатые жители деревни также приложили огромные усилия, чтобы сделать акцент на том, что их благосостояние не принципиально лучше, чем у общей массы их соседей. Таким образом, они не упускали возможности указать, что они, как и все остальные, являются земледельцами и точно так же, как и все остальные, сажают рис. Так оно, конечно же, во многом и есть, если вы готовы поставить на одну доску обработку 20 релонгов и половины релонга и не обращать внимание на довольно большое количество жителей деревни, у которых вообще нет земли для работы на ней. В данном случае богатые в полной мере извлекли преимущество из тех скудных фактов, которые по-прежнему обеспечивают теоретическое равенство всех жителей деревни, избегая тем самым выделения себя из общей массы в качестве привилегированных.

Однако местная терминология стратификации не является симметричной. Если богатые утверждают, что «едва справляются», то в описаниях бедных они почти без исключения предстают именно «богачами» (кая). Бедные стараются никогда не давать такое определение публично – оно звучит лишь в частном порядке или в компании других жителей деревни скромного достатка. Публичная сцена и здесь контролируется богатыми селянами, но за кулисами бедные не упускают возможности называть вещи своими именами. Кое-кто, например, Бакар «Халус» (Тощий), говорит о богатых в коллективном смысле как о «группе» – она же класс – «имущих» (голонган берада). То обстоятельство, что бедные называют богатых односельчан именно «богатыми», не является простым следствием их собственного стандарта сопоставления, хотя самые богатые в Седаке – те, кого считают таковыми бедные, – и правда довольно богаты. Бедные же, как мы увидим, имеют личный классовый интерес в том, чтобы подчеркивать и преувеличивать доходы и имущество своих состоятельных соседей.

Если богатые постоянно недооценивают и преуменьшают своё экономическое благополучие, то бедные в Седаке следуют параллельной стратегии – они делают акцент на собственной бедности, настаивая на том, что «мы крайне бедны». Тем самым они презентуют себя другим людям, в особенности богатым, как «нуждающихся» (сусах) или «чрезвычайно нуждающихся» (сангат сусах). Вместо того, чтобы употреблять слово мискин, имеющее значение «бедняк» в нормативном малайском языке, они избегают этого арабского заимствования с его унизительными коннотациями попрошайничества и используют именно термин сусах. Составляя антонимическую пару со словом сенан, он концентрируется на качестве жизни – на том, как трудно сводить концы с концами, – а не на устоявшемся экономическом статусе. Бедные пользуются любой подходящей возможностью, чтобы вновь повторить, что у них мало или совсем нет земли, которую можно обрабатывать, что им не удается найти достаточно работы, что им приходится покупать часть риса, которым они питаются, что возможности взять в аренду дополнительную землю по той ставке, которая обеспечила бы им какую-никакую прибыль, практически исчезла.

Состоятельные жители деревни решительно отвергают эту самохарактеристику, звучащую из уст бедных, видя в ней мошенничество. Следующее рассуждение Хаджи Салима в этом контексте можно назвать прописной истиной, которой придерживаются богатые:

«Раньше здесь были люди, которые нуждались – действительно нуждались. Настолько нуждались, что у них не было еды. Прежде десять процентов жителей должны были покупать рис, но теперь покупать рис не нужно никому. Раньше нуждающихся было много, а обеспеченных – мало. Теперь здесь ещё остается несколько нуждающихся, но их не так много, да и не так уж они нуждаются. Когда мы хотим позвать их [на работу], найти достаточно людей не получается. Им всего хватает (чукуп баньяк), а благодаря новым бытовым удобствам (кесенанган) они могут раздобыть достаточно еды и одежды, даже если не работают. [Именно поэтому] они не так усердствуют (раджин) по поводу работы».

Связь между предположительной нехваткой рабочей силы и благополучием потенциальных работников, которое должно её объяснить, в данном случае особенно важна, поскольку именно Хаджи Салима бедняки резко критикуют за то, что в предшествующем сезоне он получил разрешение завезти тайских рабочих для пересадки своего риса. Однако в том или ином виде его взгляды разделяют почти все обеспеченные земледельцы Седаки. Они хватаются за тот факт, что несколько мелких арендаторов теперь нанимают комбайны, видя в этом свидетельство как их благополучия, так и их лени. Например, Дауд, сын старосты Хаджи Джаафара, отмечает, что Росни и Таиб однажды арендовали комбайн, и называет их ленивыми, ведь «тем, кто обрабатывает всего два или три релонга, полагается (сепатутнья) выполнять свою работу самостоятельно. Если бы им действительно требовались деньги, они бы работали сами». Всякий раз, когда бедняк обедает в кофейне, когда бедные мужчины или женщины