Оружие слабых. Повседневные формы крестьянского сопротивления - Джеймс С. Скотт

арендаторов этих четырёх релонгов подтвердились, поскольку сын Хаджи Дина на них так и не появился, а обработкой земли занимался нанятый работник. Спустя ещё один сезон земля была продана богатому малайскому торговцу рисом.

История Таиба, который, лишившись земли, стал безземельным батраком, во многом развивалась по тому же сценарию. Землевладелец объявил, что в конце основного сезона его сын собирается жениться и ему понадобится земля, арендуемая Таибом, чтобы обеспечивать свою новую семью. Поскольку у землевладельца имелось по меньшей мере 15 релонгов рисовой земли, значительная часть которой находилась неподалёку от деревни, где он проживал, Таиб подумал, что он лжёт. Таиб решил действовать по обычной в таких случаях схеме – протестовать, заявляя, что потеря земли обернётся для него катастрофой (в данном случае такой протест был совершенно уместен), – однако это ни к чему не привело. В течение следующего сезона сын собственника действительно обрабатывал землю, время от времени нанимая Таиба для внесения удобрений и боронования. Однако на второй сезон после того, как он лишился земли, Таиб, конечно же, обнаружил, что она была сдана в аренду на десять сезонов китайскому лавочнику, владевшему трактором. Таиб допускает, что именно в этом и состоял изначальный замысел его землевладельца, однако он был слишком смущён (малу), чтобы сразу же выдать свой обман. Другие землевладельцы меньше заботились о внешних приличиях, но разрыв арендных отношений в Седаке в любом случае едва ли обходился без указания землевладельца на обязательства перед своими детьми[378].

Есть, разумеется, и отдельные случаи, когда оправдания землевладельца – это не просто риторика. У некоторых собственников земли нет иного способа обеспечить своих детей, а у кого-то действительно наступают трудные времена, поэтому у них нет другого выбора, кроме как вернуться к самостоятельной обработке земли. Однако зачастую целью собственника является дальнейшая концентрация земли или других производственных активов, либо строительство нового дома или проведение роскошного свадебного пира. Поскольку земля принадлежит ему, а его право распоряжаться землей по своему усмотрению защищено (с небольшими оговорками) силой закона, собственнику вообще не требуется давать каких-либо обоснований своим действиям. Тем не менее он, как правило, апеллирует к тем единственным общим ценностям, которые способны оправдать его поведение в глазах его жертв, драматизируя собственные тяготы или нужды своих детей. Вне зависимости от того, основаны ли подобные утверждения на фактах, они способствуют подтверждению и консолидации существующего символического порядка. Подобно герою Диккенса мистеру Веггу, действия землевладельца надежно причисляют его «к разряду (class) тех многочисленных плутов, которые стараются обманывать себя, чтобы вернее надувать своих ближних»[379]. Что же касается арендатора, то он вносит собственный вклад в ту же самую символическую конструкцию, рассказывая о своих разорении и горестях, хотя в этом случае внешность куда менее обманчива.

Более значительная экономическая власть на стороне землевладельца обычно гарантирует, что исход этой драмы известен заранее. Но так происходит не всегда – все-таки перед нами не чисто театральная постановка. Порой землевладелец по меньшей мере идёт на какие-то видимые уступки. Он может вернуть себе лишь часть той земли, на которую изначально претендовал полностью; он может, как в истории Росни, взять повышенную арендную плату, уступив в вопросе её внесения авансом; он может согласиться на ставку арендной платы, которая немного ниже его первоначального требования. Разумеется, невозможно судить о том, было ли исходное требование блефом, нацеленным на то, чтобы прийти к окончательному соглашению, которое теперь может выглядеть уступкой землевладельца, сделанной им из щедрости. Например, Камил рассказывает такую историю. Его землевладелец Хаджи Азау хотел продать пять релонгов, которые арендует у него Камил, но изменил свои планы, когда он не смог собрать 18 тысяч ринггитов, чтобы выкупить эту землю. Вместо этого собственник решил продать другой участок, где у арендатора действительно были деньги для покупки. Исходя из этого, Камил называет его хорошим (багус) землевладельцем. В целом арендаторы – люди довольно циничные, поэтому не так уж легко поддаются внушению, однако есть и несколько землевладельцев, которые регулярно делают поблажки (сенан кира) своим арендаторам – взимают арендную плату ниже среднего уровня, собирают её после сбора урожая и снижают ставки после плохого урожая. Великодушие таких землевладельцев помогает сохранить в неприкосновенности описанное выше символическое сооружение – они задают новый стимул тем самодеятельным постановкам, устроить которые считает своей обязанностью даже прижимистый землевладелец, оказывающий давление на своего арендатора.

Идеологический конфликт: деревенские ворота

Если более состоятельные земледельцы Седаки действуют в условиях определённых неудобств, то последние выступают, скорее, моментом идеологии, нежели собственно действия. Однако в этой модели присутствует и небольшое, хотя и значимое исключение, касающееся практически единственного коллективного и публичного признания того, что деревня обязана защищать средства к существованию своих жителей. Едва ли удивительно, что это редкое и формальное препятствие капиталистическим производственным отношениям оказалось атакованным. На какое-то время эта атака, как выясняется, отбита. Для прежних ценностей победа была незначительной, однако сама борьба была симптоматичной для тех проблем, которые мы рассматриваем.

То, насколько велики были ставки в игре, пожалуй, лучше всего отражает грубая надпись, украшающая ворота Седаки – деревянный шлагбаум, который преграждает въезд на главную деревенскую дорогу: «ЛОРИ ПАДИ, ЛОРИ ЛАЙН, ДАН КУБОТА ТИДАК БОЛЕХ. ДжККК». В переводе эта фраза значит всего лишь следующее: «Запрещено [въезжать] грузовикам с рисом, другим грузовикам и тракторам», а «подписано» это предупреждение Деревенским комитетом по развитию. Шлагбаум представляют собой одинарную деревянную балку длиной около шести футов, которая перекрывает дорогу и для пущей уверенности заперта на цепь. Он не препятствует попаданию в деревню пешеходов, велосипедов, мотоциклов, небольших мотоблоков и даже автомобилей, но фактически преграждает въезд для грузовиков или больших тракторов. Ключ хранится в доме Лебая Пендека слева от шлагбаума, и водитель любого большого транспортного средства должен остановиться и попросить, чтобы ему открыли проезд. Подобные ворота имеются во многих (хотя и не во всех) соседних деревнях, а в Седаке они существуют по меньшей мере последние пятнадцать лет[380].

Ворота преследует двоякую цель. Во-первых, они предназначены для ограничения движения грузовиков по грунтовой сельской дороге, которая на протяжении большей части года настолько грязная и скользкая, что легко покрывается рытвинами от колёс. В самые дождливые месяцы тяжело груженный грузовик должен остановиться и разгрузить свой кузов – например, дрова, кирпичи, пиломатериалы, цинковую кровлю или мебель, – после чего доставка до места назначения осуществляется пешком или на велосипеде. В другое время за открытие ворот взимается плата в размере трех ринггитов, после чего грузовику разрешается проехать. Эта плата устанавливалась с целью создания небольшого фонда, который ежегодно направлялся на