Украинский вопрос и политика идентичности - Алексей Ильич Миллер

(большую или меньшую) украинского (малорусского) народа. Отождествлять последнее (этнографическое) понятие со словом «мазепинцы» будет, очевидно, уже не простым абсурдом, но абсурдом в квадрате[1022].

В том же 1912 г. П. Б. Струве, сильно разругавшийся со своими коллегами-кадетами именно из-за украинского вопроса, поскольку занимал в нем позиции, не предполагавшие даже тактического союза с украинским движением[1023], демонстрировал, независимо от Щеголева, ту же тенденцию легализовать и перезагрузить понятие украинец, сделав его синонимом малоросса: «Я глубоко убежден, что – наряду с общерусской культурой и общерусским языком – культура малорусская или украинская есть культура местная, или областная»[1024]. Здесь можно увидеть один из источников того дуализма уже в понятии украинец в самой украинской среде, который столь характерен для XX и XXI в. – в одной трактовке это человек заведомо враждебный России и русским, в другой – близкий России и русским.

Украинский лагерь быстро пришел к мнению о необходимости ответить Щеголеву, чтобы нейтрализовать пропагандистский эффект его книги в столицах империи[1025]. В результате Петр Януарьевич Стебницкий и Александр Игнатьевич Лотоцкий, две наиболее влиятельные фигуры в украинских кругах Петербурга, подготовили большую брошюру «Украинский вопрос», анонимно изданную в Петербурге в 1914 г. Этот текст, обращенный к великорусскому читателю, дался авторам нелегко, потому что представлял собой сознательную попытку подогнать под читателя не только идейное содержание, но и понятийную систему[1026]. Именно этим брошюра для нас и интересна в данном контексте.

В этом тексте малоросс, хохол, кацап лишены негативной коннотации, уже вполне характерной для «внутреннего» украинского дискурса[1027]. Малоросс / малорусский неоднократно употребляется там, где во «внутреннем» дискурсе определенно стояло бы украинец / украинский[1028]. Вместе с тем, Стебницкий и Лотоцкий стараются осторожно, без нажима, отстоять термин украинский и перед великорусским читателем:

В украинской литературе со времени возрождения принят этот последний термин (украинский), принятый и народом в его словесном творчестве для обозначения национальной самобытности и единства украинского народа в прошлом и настоящем, поэтому термин «Украина», «украинский» вызывают много пылких и ожесточенных возражений […] какой-бы термин не избрать для обозначения национальной самобытности украинского племени и даже просто в качестве собирательного его имени – хотя бы Малороссия, Малая Русь и даже Южная Русь, – в действительности рядом с этими названиями стоят, для означения другого русского племени, параллельные им – Великороссия, Великая Русь, Северная Русь, и как только обратиться к раскрытию сущности этих терминов, национальная особенность двух русских народностей обнаруживается с такой определенностью, что не может быть затушевана, и тем более скрыта простым названием[1029].

Стебницкий и Лотоцкий также пытаются переосмыслить понятие общерусский язык, рассуждая в том смысле, что вернее было бы говорить об «общероссийском, в государственном смысле, чем общерусском как соединении велико- и малорусских черт»[1030].

«Украинский вопрос» – наиболее полное выражение устойчивой тактики украинских авторов в их обращении «вовне», когда и тезисы, и понятия вынужденно, или из тактических соображений, приспосабливались к аудитории. Таким образом, понятия малоросс, украинец и другие, связанные с ними, были не только предметом рефлексии и споров внутри анализируемых нами политических лагерей. Анализу и попыткам манипуляции подвергались понятийные системы оппонентов.

Заключение

Одна из ключевых проблем при исследовании понятия малоросс состоит в огромном объеме источникового материала, что свидетельствует о необычайной интенсивности дискуссии и остроте борьбы по поводу этого понятия. Это, прежде всего, было связано с неустойчивым статусом малоросса как идентификационного понятия в рамках той группы, к которой понятие прилагалось. Начало 1830-х, начало 1860-х, середина 1870-х и первые декады XX в. можно выделить как моменты особой интенсификации дискуссий вокруг малоросса, причем начало 1860-х годов и период после революций XX в. следует считать переломными, когда понятие малоросс и его соотношение с понятием украинец и русский претерпели наиболее глубокие изменения. Главные импульсы в трансформации понятия малоросс исходили не из центра империи, но из периферии, из Киева.

Как видно из проведенного исследования, содержание понятия малоросс оказывалось определяющим для содержания и взаимоотношения целого ряда других ключевых понятий, связанных с идентификацией, – русский, великоросс, общерусский. Последнее слово вообще теряло смысл, если понятие малоросс уступало место понятию украинец. Поэтому естественно, что общерусский постепенно исчезает в XX в. Понятия русский и великорус / великорусский стали почти синонимами в русском языке лишь во второй половине XX в., также в связи с выпадением малоросса. Однако путь к этой новой, привычной для нас сегодня ситуации стал результатом целого ряда сложных взаимодействий и изменений, главным образом в первой половине XX в., в том числе во время Первой мировой войны и в межвоенный период. Впрочем, эти сюжеты нам придется рассмотреть в другой статье.

Неуловимый малоросс: историческая справка[1031]

Понятие малоросс (малорус) – этно- и соционим с долгой историей и весьма драматичной судьбой. Этот идентификатор, бывший и самоназванием, и «внешним» определителем, в некий момент истории оказался оружием ожесточенной борьбы в сложных структурах взаимодействия с большим числом акторов. Поэтому малоросс и производные от него понятия функционировали в нескольких взаимосвязанных, но существенно различавшихся контекстах. С определенного времени для части самой группы, идентифицировавшей себя как малороссов, понятие малоросс стало заменяться понятием украинец. Это, в свою очередь, вызывало сопротивление, порой весьма ожесточенное, как среди тех, для кого малоросс оставался легитимным понятием самоидентификации, так и со стороны официальных властей империи и русского общественного мнения. Особенность русского дискурса о малороссе состояла в том, что сами понятия великоросс, русский, общерусский приобретали тот или иной смысл в зависимости от интерпретации понятия малоросс. В XVIII–XX вв. понятие малоросс пережило несколько кардинальных трансформаций, становилось не только оспариваемым, но и прямо «боевым», чрезвычайно нагруженным политически.

Рождение и взросление малоросса

Неологизм из греческого, Малая Росия, появился на свет в XIV в. и сначала обозначал польскую часть Киевской митрополии, а после 1648 г. – территорию казацкой Гетманщины. Он особенно вошел в оборот во второй половине XVI в., но поначалу использовался местным духовенством исключительно во время контактов с Московией.

В 1674 г. был опубликован подготовленный в среде киевского духовенства «Синопсис», который пытался связать Киев и Москву с помощью религии и династии, вместе с тем представив население Мало- и Великороссии как единое целое, назвав его общим славеноросским христианским народом (касательно киевских времен), или православнороссийским народом (во времена Алексея Михайловича). Однако эта идея во второй половине XVII в. оставалась лишь одним из целого ряда вариантов оценки связи Малороссии с Великороссией и их «народов». В изданном в начале XVII в.