Случайности в истории культуры. Совпадения и неудачи, открывшие путь к шедеврам - Святослав Алексеевич Иванов

Роман был написан не в строительной экспедиции, а в заключении. Сотрудник Генштаба Роберт Штильмарк был осужден в 1945 году по 58-й статье – предположительно по личному указу Лаврентия Берии, который часто фабриковал обвинения против работников госструктур, чтобы на освободившиеся места назначать своих людей. В ГУЛАГе Штильмарк работал на лесоповале и тяжело болел. Пожалев его, другие заключенные предложили интеллигенту жечь для них костер, к которому они приходили погреться. Сидя у костра, один из лесорубов сказал: «Батя, а не расскажешь ли ты за Махатму Ганди?» – за этим последовал длительный рассказ начитанного Штильмарка. Так он стал популярным среди зэков рассказчиком.

Это привлекло внимание Василия Василевского – профессионального преступника, который на этом лесоповале служил нарядчиком, то есть, по сути, организатором лагерных работ (и по совместительству – вершителем судеб). Вор вызвал к себе Василевского и спросил, пишет ли тот романá. У Штильмарка был опыт в журналистике и поэзии, но не в прозе. У самого же нарядчика, как оказалось, такой опыт был – он написал нечто под названием «Позднее признание», начинающееся с фразы:

«По улицам английского города Берлина ехала карета с потушенными огнями…»[15]

Было бы интересно почитать.

Так или иначе уверенности в себе литератору Василевскому не хватало, а потому он решил заказать написание романа Штильмарку. Но зачем ему это было нужно?

Вор Василевский где-то прослышал, что товарищ Сталин – поклонник приключенческой литературы. Созрел гениальный план: он отправит Сталину блестящую рукопись, вождь народов ее оценит и… помилует столь прекрасного автора. Но полуграмотному бандиту до лидеров приключенческого жанра было далеко, вот он и предложил эту работенку зэку-гуманитарию, который зарекомендовал себя как рассказчик.

Теперь представьте себе Василевского – брутального мужика, сидящего не первый срок. А теперь – первую страницу «Наследника из Калькутты». Эпиграф из Шекспира и первый пассаж из предисловия:

«Есть хорошая латинская поговорка: Habent sua fata libelli, то есть “Книги имеют свою судьбу”» Ну не прелестно?

В качестве гонорара Василевский предложил Штильмарку относительно комфортные (насколько это определение вообще применимо) лагерные условия. Он пообещал устроить его дезинфектором в бане (эта должность считалась привилегированной), да и эту работу Штильмарк должен был выполнять исключительно во время проверок, остальное же время он мог жить на чердаке той же бани и писать рóман. Кроме того, Василевский вызвался поставлять Штильмарку бумагу, чернила, табак и лекарство сульфидин, с помощью которого писатель сможет побороть пневмонию.

Делать нечего – Штильмарк согласился.

Можно сколько угодно смеяться над фантазией Василевского о снисхождении товарища Сталина, но кое-что в писательской конъюнктуре он понимал. У него не было готовой идеи будущего произведения, но он задал Штильмарку некоторые рамки.

Во-первых, действие романа должно было происходить не в России. На дворе начало 1950-х – эпоха максимально закрученных гаек в сфере культуры. Любое художественное произведение строго рассматривалось с точки зрения идеологических смыслов. И ладно бы смыслы эти были однозначны и непреложны! За время создания и доведения до аудитории любая книга, пьеса или фильм могли идеологически устареть. Проходные «релизы» запросто оказывались непроходными – и наоборот. Ни за что не угадаешь! И если уж искать наименее рискованный сеттинг, то уж точно где-нибудь подальше от России.

Во-вторых, Василевский постановил, чтобы время действия было «не ближе, чем за 200 лет до нашего времени» – примерно по той же логике. Трудно предположить, на какие конкретно исторические события он мог ориентироваться – но уж по крайней мере начиная с Французской революции (1789) любой сюжет мог быть прочитан через строгую марксистско-ленинскую оптику. Впрочем, если уж Сталина столь сильно волновала история опричнины (XVI век)… Но на то Василевский первым делом вычеркнул Россию как место действия.

В-третьих, в сюжете должно было быть нечто очень страшное, а в-четвертых – нечто очень жалостливое. Как сразу же выяснил Штильмарк, под страшным бандит подразумевал охоту на льва, а под жалостливым – похищение ребенка. Это уже не было признаками конкретно советской конъюнктуры, однако ход мысли понятен – Василевский искал несложные способы апеллировать к простым и сильным эмоциям.

Автор приступил к работе и через пару месяцев получил от Василевского «бонус». Нарядчик раздобыл для Штильмарка разрешение временно покидать лагерь без сопровождения, помог ему поселиться в отдельной избушке и придумал ему вторую липовую должность – начальника склада горюче-смазочных материалов.

Елена Штильмарк пишет:

«Он очень вжился в свою работу, полюбил ее, полюбил своих героев. Все приходилось выдумывать и вспоминать: ни о каких справочных пособиях не могло быть и речи (в зоне вообще не было никаких книг). <…> Часто, ложась спать, отец давал себе задание: вспомнить во сне тот или иной исторический эпизод, фамилию, дату. Просыпался с повышенной температурой, с головной болью, но “задание” было выполнено: все вспоминалось. Работа иногда занимала по 18–20 часов в сутки».

Некоторые детали из образцово «оттепельного» предисловия к роману соответствуют действительности. Скажем, «бухгалтеры стройки самоотверженно переписали роман, украсили виньетками и даже рисунками, переплели в синюю материю и превратили в подобие рукописной книги». Действительно, был в лагере бывший бухгалтер, который каллиграфическим почерком переписывал роман, был и художник, который украшал этот экземпляр буквицами и иллюстрациями – в том числе портретом Василевского. Была и «синяя материя» – останки шелковой рубашки, отнятой у одного из новоприбывших прибалтийских заключенных.

В процесс работы над книгой были косвенно втянуты и другие зэки: Штильмарк еженедельно читал написанное вслух для лучших работников лесоповала. Они от повествования были в восторге – что подтверждало его качество, ведь «Наследник из Калькутты» позволял хотя бы ненадолго вырваться из окружающей реальности, похожей на дурной сон. Совсем иначе в этом контексте выглядит картинка целевой аудитории, которая приведена в том самом предисловии: «все те, кто и теперь, после нас, слушает пургу, прокладывает дороги в тайге, рвет скалы аммоналом, подвешивает провода связи…» – выходит, честные труженики столь же сильно нуждаются в убаюкивающем рассказе, как и настоящие и мнимые преступники, которых держат в нечеловеческих условиях?

Видимо, по мере продвижения работы заказчик Василевский перебирал дальнейшие варианты его судьбы. Пошлет он его Сталину, получит высочайшее помилование, опубликует в издательстве, станет элитой советской литературы… Но что, если его авантюра раскроется? Что, если Штильмарк тоже выйдет из заключения и раскроет правду? У него и свидетели найдутся – слишком уж многие зэки знакомы