Шелковый Путь - Колин Фалконер

— Ты говорила с духами? — спросил он.

— Говорила.

— Что ты видела в ином мире?

Хутулун не могла сказать ему, что ее видение снова ее подвело, поэтому она рассказала лишь то, что представила в своем уме:

— Я видела войну без конца. Я видела, как империя Чингисхана рассыпается на множество царств, как это было прежде.

— Ты видишь, как мы уступаем Ферганскую степь Алгу?

— Я вижу, как мы бежим, словно волчья стая, возвращаясь по ночам, чтобы уносить молодых и слабых и не давать никому на Крыше Мира ни минуты покоя.

Кайду задумался, его лицо было мрачным.

— Хубилай послал одну из своих дочерей в Бухару, в качестве невесты. Это обеспечит союз между ним и Алгу и будет держать нас всех в их тисках, как птицу в кулаке. В настоящее время эта царевна в безопасности за стенами крепости в Кашгаре, но скоро она отправится через горы на свою свадьбу. Алгу послал минган своей кавалерии в качестве ее эскорта. — Он посмотрел за горы, словно мог видеть их караван. — Я бы хотел, чтобы она не доехала.

— Позволь мне это сделать, — прошептала Хутулун. — Дай мне пять джегунов твоих всадников, и я ее остановлю.

— Я так и думал, что ты это скажешь.

Его собственный бунчук из хвоста яка трепетал и хлестал на ветру.

— Ты позаботишься о том, чтобы Алгу получил свою новую невесту без головы. Ты сможешь это сделать?

— Я смогу, — пообещала она.

***

CXXIX

Кашгар

Уильям нашел Жоссерана в конюшне, сидящим на каменном корыте, держащим свой меч и ножны обеими руками, опираясь на них всем весом. Его халат был сгорблен на плечах.

Он поднял голову, услышав шаги монаха в темноте.

— Я думал найти тебя здесь, — сказал Уильям.

— Как ты узнал?

— Я провел большую часть этого последнего года в сомнительном удовольствии твоего общества, так что я немного знаю о том, как ты думаешь, тамплиер. Ты собирался уехать сегодня ночью или оказал бы мне любезность, попрощавшись перед отъездом?

— Я никогда не видел нужды в прощаниях. И я тебе больше не нужен, брат Уильям. Эти люди тебя не тронут. Они позаботятся, чтобы ты благополучно завершил свой путь.

— Тебе было поручено защищать меня, пока мы благополучно не вернемся в Акру.

Жоссеран вздохнул. Да, таково было его поручение, и каким же бременем оно оказалось.

— Почему ты не согласился крестить девушку?

— Она не готова. Твоя царевна притворяется, что любит Христа, но ее душа не постигла Бога. Она все еще язычница.

— Ты только что описал почти всю Францию. Никто из нас ничего не смыслит ни в Боге, ни в вере, кроме того, во что вы велите нам верить. Послушай, священник, она просила о наставлении и утешении крещения, а ты ей отказал.

Уильям молчал.

— Я тебя не понимаю.

— Это, как ты говоришь, потому, что твое призвание — война, а не вера. Я, например, не понимаю этой твоей внезапной заботы об одной татарской царевне. В этом ли причина, по которой ты собирался уехать сегодня ночью без меня?

Долгое молчание. Пар от их дыхания висел в морозном воздухе. Жоссеран поежился и плотнее закутался в плащ.

— Ну? — настаивал Уильям.

— Мне тридцать один год. Я мог бы вернуться в Труа, но там для меня ничего нет. За последний год я видел и слышал такое, что навсегда изменило мой взгляд на себя и на мир. Кроме того, в тот же миг, как я ступлю на французскую землю, ты обвинишь меня в ереси, как и угрожал почти с самого нашего отъезда из Акры. Единственный способ защититься от тебя и твоих святых братьев — это остаться в ордене Храма, а с меня хватит монашеской жизни. Сейчас ты просишь меня о помощи, священник, но я знаю вас, доминиканцев, и каков ваш нрав. В тот же миг, как мы благополучно вернемся в Утремер, ты без колебаний меня погубишь.

— Неужели ты не можешь думать ни о ком, кроме себя? У тебя есть долг перед твоим орденом и перед Богом. Тебе поручено благополучно вернуть легата Папы в Акру, и ты дал слово Тома Берару, что исполнишь его. А как же перемирие, что ты заключил с Хубилаем? Судьба Святой земли в наших руках.

— Ты можешь рассказать Высокому суду все, что видел и слышал, и я уверен, они будут рады твоим донесениям. Твой голос в Совете будет не хуже моего. Что до договора, Хулагу теперь будет делать, что захочет. Императора не волнуют дела за пределами войны с его собственным братом. Татарская империя рассыпается на куски изнутри. Они губят себя сами, без всякой нашей помощи. Наше путешествие было напрасным. Если мы никогда не вернемся, это ничего не изменит в истории Иерусалима.

Уильям молчал. В темных углах что-то зашуршало — крыса, наверное, рылась в соломе. Лужа воды у ног Уильяма замерзла черным льдом.

— Они играли с нами, Уильям, с самого начала. Хулагу уже знал, что Великий хан мертв. Он лишь хотел выиграть время, чтобы увидеть, оспорят ли его братья престолонаследие, что, собственно, и произошло. Грамота, которую мы получили от Хубилая, утеряна, но даже если бы она у нас была, теперь она ничего не значит. Хулагу волен поступать, как ему заблагорассудится, и Сын Неба не имеет над ним власти. Все нужно начинать сначала.

— Ты поклялся перед Богом доставить меня в Акру в целости и сохранности, — повторил Уильям.

— Перед каким Богом я клялся? Перед Богом Иерусалима? Перед Богом магометан? Или перед Богом татар? Я никогда не видел таких богов, каких лицезрел за этот последний год.

— Если ты выедешь за эти ворота, они тебя убьют. Ты окажешься не только вне помощи христианского мира, но и вне помощи самого Бога. — Когда Жоссеран не ответил, он добавил: — Останься со мной до Акры, и я буду молчать о твоих еретических суждениях и кощунствах.

Конь Жоссерана, оседланный для поездки, топтался в тени.

— Чего ты так боишься, Уильям?

— Я не боюсь, — сказал Уильям, но Жоссеран услышал, как у него дрогнул голос.

— Ты в ужасе от мысли ехать