Шелковый Путь - Колин Фалконер

Они ждали все утро, но на дороге не было движения, лишь осел, груженный дровами, которого гнал босоногий мальчишка с палкой.

Наконец они увидели вдали караван, солнце сверкало на мечах и копьях эскорта. Когда он приблизился, Хутулун смогла различить кибитки с паланкинами царевны. За повозками следовали еще три джегуна кавалерии.

Ее шпионы в Кашгаре донесли, что они разделили свои силы, и более дисциплинированные войска кэшика пошли южной дорогой. Жосс-ран и его шаман были с ними. Она позволила себе улыбку. Значит, он выжил. Она знала, что он выживет.

Почему они разделили свои войска? Перевалы на южном пути были круче и не подходили для повозок, и она предположила, что они хотели ускорить путь христиан. Какова бы ни была причина, это работало в ее пользу, ибо теперь она противостояла врагу равной силы. Внезапность склонит чашу весов в ее пользу. Ее целью было не захватить территорию, а отнять у них дочь Хубилая, либо пленив, либо убив. Они нанесут быстрый удар и отступят в горы.

И все же она не могла избавиться от глубокого чувства дурного предчувствия. Предчувствие было безымянным, и видения его не сопровождали. «Возможно, — подумала она, — это предзнаменование моей собственной смерти».

Она вернулась к лошадям, нетерпеливо ждавшим под деревьями.

Сартак сидел, сгорбившись от холода, его длинный войлочный халат темными складками свисал по боку коня. Его редкая борода была покрыта бисером инея, дыхание белым паром клубилось на воздухе. Его воины ждали позади него в тени оврага, стрелы торчали из деревянных колчанов на их спинах. Треугольный бунчук безвольно свисал с блестящего лезвия копья.

Они видели налетчиков Кайду, ожидавших чуть ниже линии деревьев на дальней стороне долины. Сартак с волчьей ухмылкой повернулся к Жоссерану.

— Видишь! Я же говорил, они не устоят.

Жоссеран не ответил. Он искал среди далекой группы всадников вспышку пурпурного шелка, но разглядеть было невозможно; они были слишком далеко.

Хутулун окропила землю кумысом из своего кожаного бурдюка, призывая на помощь небеса против своих врагов. Она закрыла глаза и снова попыталась прислушаться к духам, но беспокойство, не покидавшее ее весь тот день, притупило ее интуицию. Она в замешательстве посмотрела на Голубое Небо, нахмурив лицо. Другие татары смотрели на нее, обеспокоенные ее нерешительностью.

— Что вы пытаетесь мне сказать? — прошептала она.

Она вскочила в седло. Караван растянулся по дну долины под ними. Они не могли больше медлить.

Она подняла кулак в воздух — сигнал к атаке.

***

CXXXII

Всадники вырвались из-за линии деревьев, и пронзительный крик их боевых кличей ясно разнесся по долине на морозном воздухе. Жоссеран наблюдал в мрачном молчании.

— Ты останешься здесь, — сказал Сартак Жоссерану. — Я оставлю десять своих людей тебе в сопровождение. Ты будешь в безопасности. — Сартак поднял руку, ожидая, пока две силы сойдутся, чтобы у воинов Кайду не было возможности для быстрого отступления. — Это за моего шурина, — сказал он.

Он дал сигнал, и татары хлынули вниз по морене и вдоль долины, тысяча человек, каждый в доспехах из вареной кожи, с луками за спиной, стальные наконечники их копий сверкали на солнце.

— Что происходит? — крикнул Уильям.

— Солдаты Кайду напали на караван. Сартак устроил им ловушку. — Он развернул коня. — Скажи мне истинную причину, по которой ты не стал крестить царевну.

— Почему ты допрашиваешь меня об этом сейчас, тамплиер?

— Просто скажи мне правду.

Уильям колебался, но затем словно что-то в нем сдвинулось, какое-то огромное бремя вины было сброшено.

— Зачем мне приводить ее к Богу, который ничего не приносит мне?

— Уильям? Не говори мне, что ты потерял веру.

— Наслаждайся моим падением, как тебе будет угодно.

— В этом нет никакого удовольствия. Я поражен, вот и все.

— Он оставил меня, тамплиер! Я претерпел все страдания во Имя Его, прошел за пределы известного мира и снес всякое унижение, и какую помощь Он мне оказал, хотя я снова и снова взывал к Нему о помощи в моих начинаниях во имя Его сына? Неужели она должна была стать моим утешением за все, что я сделал? Это была та кроха, которую Он мне бросил? Одна новообращенная, да и та всего лишь женщина, язычница?

— Она — душа.

— Одна душа для меня ничего не значит! Я мечтал о миллионах! — Ветер выл вокруг них, бросая в лицо песок и лед. — Я скажу тебе правду, если ты этого хочешь. Я больше не знаю, во что я верю.

Жоссеран вгляделся в лицо священника и увидел там то, чего никогда не думал увидеть: страх. Это было все равно что наблюдать, как солнце падает с неба.

Он повернулся в седле и уставился на тонкую, темную линию всадников, несущихся по зеленому склону. И тут он увидел то, чего так боялся: вспышку пурпурного шелка.

Хутулун. У него внезапно пересохло во рту.

— Что ты сказал? — спросил его Уильям.

— Хутулун. Я сказал, Хутулун.

— Что?

— Хутулун там.

— Ведьма?

— Она там. Видишь пурпур? Она там, внизу!

— Значит, она умрет.

— Или может быть спасена. Ты, может, и потерял свою веру, священник, но я нашел свою. Вот моя вера: я верю в союз двух неукротимых душ, в священную связь, которая заставит мужчину сделать все и вся для женщины, а ее — для него. У меня нет символа веры, нет исповеди. Мой рай с ней, а мой ад — когда я не с ней.

Жоссеран приложил руку к горлу, к распятию, которое он носил под своей шелковой рубахой. Он с внезапной яростью сорвал его с шеи, поднес к губам, чтобы поцеловать в последний раз, и бросил священнику.

— Помолись за меня, брат Уильям.

— Что ты собираешься делать?

— Не знаю, почему Богу было так угодно поставить тебя на моем пути, но не могу сказать, что буду скучать по твоему обществу, когда мы расстанемся. Тем не менее, желаю тебе доброго пути до Акры.

— Тамплиер!

— Я не могу исполнить свою епитимью. Если я проклят, так тому и быть. Ты больше меня не увидишь. — Он пришпорил коня и поскакал вниз по серой морене вслед за конницей Сартака.

— Жоссеран! — закричал Уильям.

Татарский эскорт был застигнут врасплох. Их внимание было приковано к битве, разворачивавшейся прямо под