Схватка (повести о чекистах) - Юзеф Янушевич Принцев

Но желание было сильнее, оно перебарывало, сомнения исчезали, улетучивались.

— Ладно, хоть письмо-то можете переправить Майе Борисовне... от Вени?

— Это нетрудно, — сморщилась Степанская и хихикнула басом, — неси, не тяни только. Оказия скоро должна быть.

Пятьсот рублей Ангелина Матвеевна честным образом вернула. Салтыков, маленько поразмыслив, сотню оставил ей. Отказываться она не стала, но спросить спросила: за что, мол?

— Может, пригодитесь еще...

— Вот это верно, — одобрила старуха.

Письмо от американской тетушки на этот раз не заставило себя ждать. Будто ей не терпелось успокоить племянника.

«Венечка, — писала она, — я с искренним сожалением узнала о твоих неудачных попытках заняться исследованиями в области литературоведения вследствие отсутствия необходимых источников. Не огорчайся, это дело, как говорят у нас в России, наживное. Главное, иметь терпение и твердое стремление довести до конца начатое. Кое в чем я могу оказать тебе помощь.

В частности, через пару месяцев в Прибалтийск от нас приедет известный исследователь русской культуры, ее истории и литературы Рашель Гарси. Она бывала в Советском Союзе много раз и всегда удачно. Это влиятельный и умный человек, постарайся с ней подружиться. Что касается помощи в твоих вопросах, то у меня с ней достигнута полная договоренность. Как приедет, она найдет тебя сама или через Ангелину Матвеевну. Только поработай с ней сам. Она не любит посторонних, сам понимаешь: в чужой стране... А то у тебя какой-то коллега появился...»

Борис Никитич вспылил: это он-то посторонний! Но Вениамин его урезонил: все равно Салтыков все возглавит, на первых порах иностранка действительно будет всего опасаться, а там посмотрим...

Глава 3

Охотнику, истинному, азартному, дай только волю, выпусти на лесное раздолье, где скачут горячие зайцы да чертит наброды крючкохвостая тяжелая дичь! Дай ему сделать первые, пусть и неточные выстрелы, втянуть в ноздри сладковатую горечь пороха! Не удержишь его потом дома, настоящего охотника...

Борисом Никитичем овладела страсть большого бизнеса, своего, стоящего дела. Он уже вступил на дорогу, ведущую к нему, и теперь не смог бы сойти с нее, даже если бы и захотел. Борис Никитич был истинным охотником. Пускай пока что-то не получалось, но он уже держал в руках птицу своей удачи. На этот раз птица улетела, выскользнула, но руки хранят память о ее трепетном тельце, о шелке ее прикосновений.

Два месяца — срок большой. Время нельзя было терять даром. Салтыков решил полностью потратить его на поиски товара, который, говоря юридическим языком, мог бы составить предмет контрабанды, а по рассуждениям самого контрабандиста — пользовался бы спросом у западного покупателя. Приобрести такой товар было совсем непросто: он, как правило, оседал у коллекционеров, а те расстаются с предметами своего обожания ой как неохотно. Кроме того, попробуй-ка разыщи такого коллекционера! Как кроты, как земляные гномы сидят они по норам на своем богатстве, пряча его от людских глаз.

Однако настырно ищущий да обрящет. Использовав чуть ли не всех имеющихся знакомых, Борис Никитич вышел-таки однажды на старика, в прошлом сильно верующего, ныне крепко пьющего. Старик долгое время собирал где придется предметы культа, накопил их много, а теперь небогобоязненно распродавал для удовлетворения новой страсти. Торговался он плохо, вероятно, его сбивала с купеческого тона и поторапливала близкая возможность приобретения солидной денежной суммы. Салтыков по смехотворно малой цене приобрел у него деревянную икону восемнадцатого века «Успение Богоматери с двумя святыми на полях» и деревянный семистворчатый складень с резными библейскими сюжетами. Покупка ободрила, но главное было в другом: старикан дал адреса двух скупщиков икон, которые «хоть и скупы, а в картинах господних понима-ают».

Оба «знатока» оказались коллекционерами. Они торговались азартнее и злее, но приобрести кое-что удалось и у них. От торгов с ними Борис Никитич пришел в бешенство: форменный грабеж! Да ведь деньги — бумажная вода: утекла — притекла. Скупиться нельзя было, речь шла о большом.

За «знатоками» пошли новые коллекционеры, потянулась цепочка. На встречу с каждым ее звеном Салтыков шел, как на бой: коллекционеры были противниками серьезными, сражались тактически грамотно и беспощадно. Приходилось готовиться к этим схваткам тщательно, заранее обдумывать наступление и варианты ретирации, изучать сильные и слабые стороны «противника».

Терпение вознаградилось. Как-то раз Борис Никитич по щедро им оплаченной наводке вышел на прижимистого, но не очень осведомленного в стоимостях предметов старины наследника уникального состояния, которое досталось ему от недавно умершей матери, всю жизнь проработавшей в сфере торговли. Его Салтыкову было не жалко. Он надул наследника старым приемом спекулянтов: погулял по квартире-музею, повосхищался красивой, но умеренно все же ценной старинной посудой, развешанным по стенам древним оружием, пощелкал по лбам стоящих по углам рыцарей в средневековых доспехах, посетовал, что захватил мало денег, пообещал, что придет еще, и стал искать, что бы приобрести на этот-то раз.

Как бы между прочим подошел к висящей среди картин иконе, снял с разрешения хозяина, разглядел и, закатив к небу почти равнодушные глаза, будто высчитывая что-то, наконец оценил:

— Работа неплохая, тысяч семнадцать, думаю, потянет.

Наследника сумма явно удовлетворила, что Салтыков определил и не глядя на него. Он знал это заранее. Но не поспорить владелец не мог. Торг иначе был бы несолидным. Он заторопился:

— Мне точно известно, что мама купила ее за двадцать три.

Борис Никитич повесил икону обратно и не скрыл сожаления:

— Очень жаль, но вашу маму кто-то крепко обманул. Я-то хорошо знаю конъюнктуру. От силы восемнадцать, больше никто не даст.

Наследник продемонстрировал свою широту и назвал последнюю цену — двадцать. Салтыков поломался, но согласился.

Из этой квартиры он уехал окрыленным. Он стал обладателем произведения искусства мировой значимости. Икона «Воскресение Христа» в серебряном окладе, в деревянном ковчеге и раме с перламутровым декором принадлежала царской фамилии, этой иконой, по преданию, Екатерина II благословляла Потемкина, отправлявшегося завоевывать Крым.

Мать приобрела ее в блокадном Ленинграде у умирающего от голода старика-профессора, одного из отпрысков графа Воротынцева. Тот отдал икону за буханку хлеба, что его, однако, не спасло...

Наследнику спекулянтки не дано было узнать об иконе то, что стало известно о ней Борису Никитичу, и Салтыков с блеском использовал эту разницу в обладании информацией.

Ищущий да обрящет.

За это время хорошо себя зарекомендовал Вениамин. Он оказался надежным и смышленым помощником. Порохов прекрасно справлялся с коммивояжерскими обязанностями. Умел договариваться, покупать и продавать, быстро влезал людям в душу, во всех делах идеальным считал соотношение один к