Схватка (повести о чекистах) - Юзеф Янушевич Принцев

Знакомый с выездом не протянул, и месяца через полтора Вениамину почта доставила продолговатый конверт, заляпанный штемпелями и марками. Письмо было от тетушки. Наряду с прочим она писала племяннику:

«Венечка, я горячо одобряю возникшее у тебя желание ближе познакомиться с историей возникновения и развития, а значит, и ведущими представителями русского и советского символизма и высшей его стадии — акмеизма. Эти литературные течения, как и все, что находится в развитии, конечно же несовершенны. Но они неотделимы от мирового искусства. Посуди сам, ведь приверженцами этих течений в разное время были Блок, Белый, Вяч. Иванов, Сологуб, Брюсов, Баратынский, Гумилев, Ахматова, Мандельштам... Что ни имя — жемчужина, нет, бриллиант в короне мировой поэзии. Получить необходимую литературу тебе поможет моя старая знакомая, большая почитательница литературы Ангелина Матвеевна Степанская. Она живет по адресу: Поварской переулок, дом 12, квартира 11. Займись, Венечка, дело это благородное...»

— Во зашифровала! — изумился Борис Никитич, прочитав письмо. — Что, их там учат этому, что ли?

Порохов же первое время сомневался и не знал, что делать.

— Ни слова об иностранцах, как с ними связаться... Может, тетка не так поняла... Придешь к этой Степанской и что ей скажешь? «Акмеизмом интересуюсь...» Умора... Вдруг она и в самом деле библиофилка? Станет лекции читать...

Салтыков хохотал:

— Авантюристка она и валютчица, а не библиофилка! Старая воровка, наводчица! Сидит небось паучком в своем переулке, пьет кровушку из тех же иностранцев!

В конце концов он успокоил Порохова:

— Ладно, пойду к ней сам. Тут действительно случай не простой. Молод ты еще... Как зовут твою тетю?

— Майя Борисовна.

По Поварскому переулку, как по трубе, просвистывал сырой, осенний ветер, что долетал сюда с залива. Переулок был стар. Дома стояли темные, кряжистые, молчаливые, наверное, как бывшие их хозяева — купцы, жившие здесь в прежние времена. На столбах поскрипывали качающиеся фонари.

Салтыков медленно прокатил на своем «Москвиче» мимо дома номер двенадцать и не нашел ни одной входной двери: значит, во дворе. Развернулся, въехав под арку, остановил машину. Здесь ветра не было. Порохов остался в салоне. Чтобы ему не было скучно, Салтыков, выходя, вдавил кнопку на панели магнитофона. Салон заполнила стереомелодия. Пела Глория Гейнор.

После второго, длинного нажатия кнопки за дверью спросили:

— Кто?

Голос старушечий, хрипло-прокуренный. Откуда он взялся? Вроде бы никто к двери не подходил. Борис Никитич специально прислушивался. После первого звонка он ждал у двери минуты полторы, и все время не покидало ощущение, что на него откуда-то смотрят.

— Я к Ангелине Матвеевне.

Снова молчание. И ни шороха.

— Кто вы?

— Я от Майи Борисовны.

За дверью какое-то время, видимо, размышляли. Потом стукнул засов, и дверь отворилась. На пороге стояла маленькая пожилая благообразная женщина с белой головой, крохотным, круглым личиком, перечеркнутым резкими морщинами. На ней мешком висел длинный, до пола, теплый пестрый халат; в руках женщина держала огромного кота, уставившегося на Бориса Никитича немигающими, зелеными глазами.

— Мне бы Ангелину Матвеевну... Здравствуйте...

— Проходите, чего стоять, — равнодушным басом ответила женщина, развернулась и, не оглядываясь, пошла в темный коридор, на ходу бросила:

— Захлопните дверь, вытрите ноги.

Салтыков пошаркал ботинками о полускомканную у двери сухую тряпку и, втянув голову в плечи, чтобы не стукнуться обо что-нибудь в темноте, потихоньку поплелся в направлении, в котором ушла женщина. Он пришел на кухню. Женщина сидела около стола, на коленях лежал кот. Она кивнула Салтыкову в направлении табуретки, что стояла у двери, и он сел, нахохлился, не зная, как себя вести.

Женщина молчала.

«Черт знает, достоевщина какая-то». Борис Никитич содрогнулся про себя от прихлынувшего мерзостного ощущения — грязная подворотня, безлюдье, старуха с котом...

— Что скажете? Чего ж молчите? — спросила вдруг она, не глядя на Салтыкова.

— Я к Ангелине Матвеевне.

— А разве я не представилась? Я это.

Маленькое личико стянулось морщинами от подобия улыбки.

— Я от Майи Борисовны...

— Да вы уже говорили. Только кто это, не припомню?

«Ну попритворяйся, попритворяйся, карга», — подумал Салтыков с неприязнью, как и подобает говорить со старухами, загнусавил с показным укором:

— Забыва-аете своих добрых знакомых-то, забываете! Него-оже так-то, Ангелина Матвеевна. А она-то помнит вас. Приве-етик вот передает из дальних стран.

— Ну ладно, за приветик спасибо. — Старуха вдруг резко повернулась и глянула на Бориса Никитича открыто и остро. — А ты-то кем ей будешь, милый?

— Как это кем? — Салтыков немного споткнулся. — Я племянником довожусь.

— Так, племянником. А по имени как?

— Порохов, Вениамин.

— Ну ладно, Веня. Некогда мне, не отвлекай. Передал привет, и до свидания. Майе тоже от меня. — Она упруго встала, сделала шаг к Салтыкову и чуть вытянула на руках своего кота, будто хотела бросить ему в лицо.

Борису Никитичу стало не по себе. Он резко скакнул с табуретки, отпрянул.

— Поговорить же надо, Майя Борисовна велела.

— А и поговорили, чего еще! — Старуха наступала, и Салтыкову пришлось вываливаться в коридор.

Уже у выходной двери он взмолился:

— Ну не Веня я, соврал! Но причина есть!

Старуха включила свет, остановилась. Тускло запоблескивали стены, обитые мореным дубом.

— Ври дальше, племянник!

— Дело-то серьезное, а он — пацан. Двадцать шесть всего. Вот я и пошел вместо него договориться...

— Где Веня?

— Во дворе, в машине сидит.

— Выйди на лестницу и подожди, я сейчас, — и она вытолкнула Салтыкова из квартиры.

Через пару минут старуха вышла с помойным ведром, не сказав Салтыкову ни слова — будто он и не стоял на площадке, — спустилась вниз. Вернулась, молча открыла дверь. Борис Никитич подумал: сейчас уйдет, и все! Но она все же сказала:

— Заходи, племяш.

На кухне Салтыков опять начал оправдываться, но Ангелина Матвеевна отрубила ненужный разговор:

— Понятно все! Только надо же было учесть, что уж приметы-то Венькины я прекрасно представляю. Маечка в свое время мне все уши о нем прожужжала. Любит она его... Да и сейчас написала, что должен он ко мне прийти. А тут заявляется... — Она покачала головой, и опять от улыбки расползлись по лицу морщины. — Давай письмо, конспиратор.

Письмо от Майи Борисовны старуха читала с видимым удовлетворением.

— Ну Маечка, ну выдумщица! — восклицала она и хихикала. — Надо же, акмеистами я интересуюсь! Нужны-то они!

Потом перешли к делу, и