Схватка (повести о чекистах) - Юзеф Янушевич Принцев

class="p1">Форменное чудо! В ящике стояла абсолютно такая же обезьянка. Салтыков долго разглядывал эту, другую, и то ли чтобы польстить мастеру, то ли всерьез, засомневался:

— А где же бабушкина?

Аббатский рассмеялся, довольный:

— Разве я помню!

Борис Никитич, ни слова не говоря, вытащил из внутреннего кармана пакет с принесенной второй тысячей, бросил на стол, потом, секунду подумав, достал кошелек, отсчитал еще две сотни, протянул Аббатскому:

— Это за талант и за скорость!

Уже собравшись вроде бы уходить, Салтыков вдруг спросил:

— Скажите, Евгений Гаврилович, этот самый Фаберже много таких безделушек сделал?

Аббатский приподнял подбородок, полузакатил глаза:

— Этого не знает никто...

— Ну хотя бы примерно: пятьдесят, сто, тысячу? — стал настаивать Салтыков.

— Понимаете, то, что мы называем Фаберже, — это ведь не один человек, это двести с лишним экстраклассных ювелиров и художников, работавших на Фаберже в Москве, Петербурге, Одессе, Киеве и даже в Лондоне. Даже по нынешним масштабам это был целый ювелирный трест. Так что спросите у самого Фаберже: сколько изделий выпустил его трест? Думаю, точного ответа и сам он не дал бы. Тем более что одинаковых изделий почти нет.

— Но, посудите сами, разные места, значит, и продукция не однородна. Почему же именно безделушки с клеймом Фаберже в такой цене?

— Нет, батенька мой, хоть ассортимент, так сказать, и разный, а продукция все же однородна... по качеству. История не знает ни одной поделки с клеймом Фаберже, выполненной халтурно. В этом и весь секрет популярности и бешеных цен у коллекционеров. Это, брат, не нынешний Знак качества.

Салтыков помолчал, склонив голову, видно о чем-то раздумывая, потом спросил напрямик:

— Но если изделия Фаберже разбросаны по всему миру и никто не знает, сколько же их, значит, может появиться еще какое-то количество? Ведь дело только в мастерстве...

К чему клонит Борис Никитич, Аббатский понял сразу, он и сам задумывался над этим раньше, но опасно все это, да и непроверенный он человек, Салтыков этот... Упал на голову, как снежный ком, хотя, кажется, не сквалыга, и не глуп, и тоже осторожен...

— Да, в мастерстве дело, — неопределенно подтвердил Евгений Гаврилович, — в чем же еще.

— Значит, моя богатая бабушка, влюбившаяся в Фаберже на старости лет, может приобрести еще кое-какие его творения... — Салтыков помолчал, — например, у вас?

— Но у меня их нет, — стал затягивать игру Аббатский.

— Но вы же мастер, — нервно улыбнулся Борис Никитич.

— Послушайте, на что вы меня толкаете! — вспылил Евгений Гаврилович. — Бросьте эти сказки про бабушку! Что я не соображаю, чем это может для меня кончиться?

Но Салтыков продемонстрировал железное самообладание. Он только весело сморщился, словно взрослый, которому несмышленое дитя пролепетало забавную чушь.

— Вы, уважаемый Евгений Гаврилович, будете только шлифовать ваш талант на ювелирной работе, на изготовлении, так сказать, произведений искусства для моей бабушки, из сострадания к ее преклонной старости. Ну и, естественно, получать компенсацию в презренных бумажках, разрисованных большими цифрами. Больше никакие заботы ранить вашу творческую душу не будут. Поэтому в крайнем случае вы всегда в стороне... Все другие неурядицы беру на свои плечи я, Борис Никитич Салтыков.

Аббатский наклонился, сграбастал обеими руками грязную табуретку, растопырил ноги и подсунул табуретку под себя, тяжело сел. Будто бы призадумался, хотя все решил уж... Потом махнул рукой:

— Валяй конкретику, начальник...

В магазине антикварных товаров суетился и нервничал человек, явно желающий что-то приобрести. По внешнему виду, по отрывистой манере говорить и по несвойственной для северян некоторой эмоциональной несдержанности в нем легко можно было определить представителя одной из южных республик. Лет пятидесяти — пятидесяти пяти, элегантный, с густой шевелюрой, украшенной серебряной проседью, в дорогой, великолепной выделки, дубленке, он просил продавца подать ему то один, то другой товар и все недовольничал:

— Послушай, я бы топором лучше вытесал! Это же не шкатулка, это ящик! Да еще за такие деньги!

— Это не ящик, а работа известного мастера Немирова-Колодкина, серебро с чернью. Автор был поставщиком царского двора, — протестовал продавец.

— Не знаю, как насчет царского двора, а жене на день рождения я этот ящик дарить не буду! Представляете, человеку тридцать исполнилось, юбилей, один раз в жизни, а у вас ничего нет. Вы бы стали дарить ящик своей жене?

— Мне нужно для такого подарка десять лет на хлебе и воде сидеть, — скромничал продавец.

— Так я и поверил! — шумел южный человек. — Покажите вон ту чарку!

Но чарка его тоже не удовлетворяла, и покупатель нервничал.

Его аккуратно тронул за рукав сухощавый, темноволосый гражданин среднего роста и средних лет, спокойно и галантно поздоровался и сказал:

— Мне кажется, я мог бы помочь вам в выборе подарка.

Южный человек, несомненно прошедший большую школу товарно-денежных отношений с людьми разного сорта, опасался вступать в крупные сделки с малоизвестными лицами. Но благообразный вид незнакомца, спокойный, доверительный тон обращения смутили. Они вышли на улицу, зашли во двор, уселись на скамейку, что стояла на пустующей детской площадке, и темноволосый открыл портфель. Он достал оттуда фигурку обезьянки чудесной работы, с рубиновыми глазками, на подставке из серебра.

Глаза южного человека загорелись рубиновым цветом, он долго вертел обезьянку в руках, не скрывая восхищения и прицокивая языком:

— Ай-ай-ай! Какая вещь!

— Еще бы, это же Фаберже! — уточнил хозяин обезьянки.

— Вижу, не слепой, — продолжал восхищаться гость с юга, давно разглядевший клеймо на подставке.

— Семь тысяч, — назначил цену продавец.

Покупатель вытаращил глаза, возмущенно тряхнул головой, молча протянул обезьянку в руки темноволосого и встал, явно собираясь уйти. Но сразу не ушел, лишь приподнял подбородок и почти торжественно произнес, как человек, которого только что сильно оскорбили:

— Вы сами столько не стоите, не то что эта обезьяна.

Темноволосый не стал вступать в словесную дуэль, он просто уточнил:

— Фаберже стоит дороже нас с вами...

— Четыре — и ни копейки больше!

Они сошлись на шести тысячах.

Когда уже расходились, бывший владелец обезьянки спросил:

— У вас там, на юге, нет еще желающих приобрести что-нибудь подобное?

Новый обладатель творения Аббатского, довольный удачной покупкой, ответил не без пафоса:

— Плох тот армянин, который не мечтал бы иметь в доме произведения искусства.

Они познакомились ближе.

Из обвинительного заключения, которое будет написано через два с половиной года:

«...Через жителя города Дилижана (Армянская ССР)