Схватка (повести о чекистах) - Юзеф Янушевич Принцев

— Здравствуйте, Евгений Гаврилович.

Аббатский, естественно, был не в ладах с органами милиции, потому что всегда торговал не там, где разрешено, а там, где больше покупателей. Поэтому он подумал: «Ну все, застукали...» Положение такое, что хоть деру давай, да несолидно как-то — не молодой уж. Но темноволосый дальше повел себя совсем не как представитель власти.

— Встречаю вас то тут, то там и все удивляюсь вашему таланту. Вы настоящий мастер.

Аббатский приосанился и недоверчиво спросил:

— А откуда вам известно мое имя?

Незнакомец покашлял в кулак, вроде бы смутился, и уклончиво ответил:

— Талантливым человеком поневоле заинтересуешься...

Миролюбивый тон немного успокоил, но стреляный волк и куста шарахается, — смутная тревога не покидала Аббатского.

— Извините, но я, в общем-то, спешу...

— Да-да, конечно, — засуетился темноволосый, — позвольте представиться: Борис Никитич Салтыков, инженер.

— Очень приятно. — Евгений Гаврилович нервно кашлянул.

— У меня к вам вопрос, вернее, дело...

Салтыков держался скромно, ненавязчиво, а потом всегда интересно выяснить, чем твоя персона могла кого-то заинтересовать, — выгода частенько приходит с самой неожиданной стороны. Аббатский предложил:

— Давай отойдем, что ли, людно здесь.

Они присели на одинокую скамейку в скверике, что на задворках метро, и Салтыков щелкнул замками «дипломата».

— Посмотрите, пожалуйста, — попросил он деликатно и как бы даже робко.

Аббатский взял то, что принес «инженер», и положил на свою ладонь. Долго разглядывал. Это была изумительная работа. На ладони смеялась, изгибалась и смешно корчилась сделанная из халцедона маленькая обезьяна. В левой руке она держала выточенную из серебра банановую кисть, правая рука взметнулась в восторге вверх. Горели крохотные рубиновые глазки, обезьяна радовалась своей удаче.

«Такие статуэтки были очень модны на переходе от девятнадцатого к двадцатому веку, — подумал Евгений Гаврилович. — Господи, но какая работа! Кто же мастер? Скорее всего Овчинников, Фаберже, Рапоппорт или Калашников. В их мастерских работали подлинные таланты».

Аббатский перевернул обезьянку вверх ногами и разглядел на тыльной стороне серебряной подставки клеймо с двуглавым орлом, пониже было отчеканено: «Петербург, Москва, Лондон», посредине четко виднелось: «Фаберже».

— Что тут скажешь, — деликатно проконстатировал Евгений Гаврилович, — это ювелирный шедевр.

Встреча с прекрасным не приглушила, однако, благоприобретенную Аббатским осторожность, и он с внутренним беспокойством размышлял: а чего же от него хотят? Салтыков, конечно, понимал состояние собеседника, он бухнул фразу:

— Не могли бы вы сделать такую же обезьяну, ну... копию этой?

Чего угодно ожидал Аббатский услышать от случайного знакомого, только не это. Во-первых, сделать копию Фаберже — это, мягко выражаясь, не безделушку из чурки вырезать, а во-вторых, все куда как странно.

Глядя в раскрытый рот онемевшего Аббатского, «инженер» стал объяснять.

— Понимаете, моей престарелой бабушке понадобились деньги, и она решила кое-что продать. Но с вещами расставаться жаль, сами понимаете, фамильные ценности. Вот и придумала компромисс для самоуспокоения: саму вещь продаст, а копия останется. Ей-то, конечно, трудно заниматься этим, попросила вот меня.

Наконец-то все стало на свои места. Евгений Гаврилович облегченно осознал, что имеет дело с обычным жуликом, но, видно, из начинающих — так все усложняет. Легенда тоже самая дурацкая: бабушка, видите ли... Но что-то привлекательное проклевывается. Посмотрим...

— Почему же вам не обратиться официально в ювелирную мастерскую, например?

— Что вы, что вы! — замахал руками Салтыков. — Там ведь могут неправильно понять: Фаберже все-таки. Да и не верится что-то нынешним ювелирам — гвозди им делать... А вы талант!

Аббатский кашлянул. Та-ак, материал он безусловно мог бы достать, постараться тоже можно. Только чего ради?

— Может, ваша бабушка хочет, чтобы и клеймо Фаберже я на копии отчеканил?

— В том-то все и дело, что да, — просто ответил Салтыков и глянул на Евгения Гавриловича ясными глазами.

— А не много ли она хочет? Дело-то уголовное...

— Вот тебе и раз! — замахал руками инженер. — Какое же оно уголовное? Вы же делаете копию не для продажи или там, упаси бог, спекуляции какой, а просто для услаждения моей бабушки, из гуманных, так сказать, соображений. И потом бабушка платит вам две тысячи...

Аббатский проглотил слюну. Из этого парня вырастет матерый жулик... Все продумал и даже для него самого алиби подсказывает: попробуй закон прицепить, когда всё «из гуманных соображений»... Деньги стоящие, чего тут скажешь. Деловой парень, а с деловым и надо по-деловому.

— Сроки-то какие бабушка назначает?

— Месяца вам хватит?

— Двух недель достаточно, если кота за хвост не тянуть. И вот что... — посерьезнел Евгений Гаврилович, — одну «штуку» вперед, чтобы на всякий случай не зазря работать.

— Приятно иметь дело с понимающим партнером, — улыбнулся Салтыков и достал из «дипломата» неказистый пакет, завернутый в газетную бумагу. — Здесь ровно тысяча.

Он защелкнул на «дипломате» замки и, не снимая с лица улыбки, заметил:

— Видите, как я вам доверяю.

Аббатский промолчал, потому что пересчитывал в это время деньги. Закончив, он довольно причмокнул губами и поинтересовался:

— Где встретимся?

— Как говорится, не извольте беспокоиться, я вас разыщу сам.

— Вы что, мой адрес знаете? — искренне изумился Евгений Гаврилович.

— Ну я же не могу отдавать деньги малоизвестному человеку.

— И где мастерская моя, тоже знаете?

— Тоже знаю, — улыбнулся Салтыков.

«Да, недооценил я его вначале», — подумал Аббатский.

Ровно через две недели в мастерскую Аббатского, расположенную в подвальном помещении старого дома, что стоял в тихом, но жутковатом в вечернее время, полутемном Кирпичном переулке, постучал Салтыков. Он довольно дружелюбно поздоровался с Евгением Гавриловичем и прошел в помещение, в котором резко пахло лаками, чем-то горько-горелым и мышами. Стол, уголок и верстак мастерской были заставлены разной масти пузырьками, бутылками, ступками с пестиками, тут и там валялись разбросанные штихеля, молоточки, чеканы, конфарники, тигли, тиски, щипчики, краски и кисти... На маленьком столике, притуленном у окошка, накрытом далекой от свежести, но с различимыми цветами клеенкой, стояла обезьянка, которую Борис принес Аббатскому.

— Ну что, узнаёте игрушку? — деликатно спросил Евгений Гаврилович.

Салтыков поднял творение Фаберже на ладонь и поднес к свету: да, это была именно принесенная им фигурка. Тот же изгиб маленького тельца, рубиновые глазки, тронутое временем серебро... На обороте подставки то же клеймо.

И тут Салтыков забеспокоился:

— Ну а у вас-то что-нибудь получилось?

Аббатский тогда улыбнулся и, явно важничая, подошел к столу, выдвинул ящик:

— А как же!