Вооружение Одиссея. Философское путешествие в мир эволюционной антропологии - Юрий Павлович Вяземский

еще императив вооруженности («рефлекс превентивной вооруженности», «потребность в вооруженности»). По Симонову, потребность в вооруженности придает человеку уверенность, решительность, устойчивость в экстремально складывающихся ситуациях91. «Даже в том случае, когда деятельность лишена новизны и творчества, высокий уровень профессионализма, точность и совершенство исполнения, казалось бы, рутинных операций придают этой деятельности особую привлекательность за счет удовлетворения потребности вооруженности и тех положительных эмоций, которые возникают на ее основе»92.

Что можно противопоставить такому, казалось бы, самодостаточному императиву, и надо ли что-то противопоставлять? Симонов ничего не противопоставляет, но в одном месте предупреждающе замечает, что «идеально запрограммированные люди могут оказаться крайне уязвимыми при встрече с будущим, которое потребует от них не предусмотренных нами качеств»93. У Симонова среди положительно-эмоциональных стремлений мы, в частности, встречаем стремление к неопределенности94.

Мы помним, что в морфологическом филогенезе специализация парализует, а сверхспециализация убивает.

«Наряду с уверенностью в себе, – утверждает Ортега-и-Гасет, – мы ощущаем неуверенность в своем предназначении…»95. Юнг противопоставляет «наивно-инфантильное» «умудренному опытом, взрослому», «неприспособленность» – «приспособленности»96. Эйнштейн и Гете неоднократно подчеркивали, что, пожалуй, главным свойством гения следует считать его детскость и непосредственность в восприятии природы. Иисус Христос поставил перед апостолами маленького мальчика и велел брать с него пример: ежели не умалитесь, как он, не видать вам Царства Небесного.

Я не знаю, как правильнее именовать этот контрвооруженческий императив. Но это должно быть нечто типа разоруженности, детскости, неспециализированности. Лично мне нравится итальянское слово «дилетант». Все дети по природе своей дилетанты. Ребенок утром может быть пожарным, к обеду – космонавтом, а к вечеру – художником. В игровой форме он вооружает себя к любой профессии, но с восхитительной легкостью может от этой своей вооруженности отказаться, ибо прежде всего он вооружает свою невооруженность, развивает свою творческую детскость, воспитывает в себе то, что Карл Ясперс называл «свободным парением» и основным экзистенциальным средством к достижению «подлинного бытия». Если слово «дилетантизм» вас пугает, то попробуйте успокоить себя тем, что в экзистенциальном движении императив дилетантизма антиномически ограничивается императивом вооруженности.

Мы насчитали четыре императивные пары. Но мне представляется, что императивы сохранения-развития обнимают, заключают в себе все остальные волевые антиномии. И, скажем, экономия сил, подражание, вооружение суть лишь частные выражения одной и более общей трансцендентальности – императива сохранения. Соответственно преодоление, новаторство, дилетантизм представляют собой лишь частные случаи императива развития. Как и общая императивная пара, все частные пары выраженно эмоциогенны и преимущественно либо отрицательны, либо положительны. Все императивы, входящие в сферу сохранения, как отмечает Симонов, «удовлетворяются в пределах нормы»97; я бы сказал, обеспечивают нормирование поведения. Императивы развития «превышают норму»98, то есть преодолевают ее, отвергают, освобождаются от нее, но в результате антиномического взаимодействия действительно «превышают» ее, совершенствуя и поднимая аксиологическую планку.

Из трансцендентальной сферы перейдем теперь в сферу феноменологическую.

Глава семнадцатая

Дочь Ареты

Отец Алкиной дал Навсикае колесницу, мулов и короб для поклажи.

Мать же корзину со всякой едой, утоляющей голод,

Ей принесла; отпустила с ней полный вином благородным

Мех;…В колесницу царевна

Стала, приняв от царицы фиал золотой с благовонным

Маслом, чтоб после купанья себя и рабынь натереть им1.

(Выделено мной. – Ю. В.)

I. «Фиал золотой»

S 152 Мы, помнится, говорили о психосоматизме как об основной характеристике биофеноменального (см. § 91). Как мы видели (см. § 114), христианское богословие утверждало тесную связь души и тела. После онтологической ошибки Декарта, приведшей к комическому описанию феноменологии жизни, все последующие философские феаки лишь подчеркивали жизненную психосоматичность. Напомню, что Шеллинг предложил «всеобщую двойственность» в качестве исходного принципа. Гегель намекал на некую равносущественность тела и идеи. «Так же трудно представить себе пищеварение без желудка, как и познающее сознание без мозга», – объявил Шопенгауэр2.

Философский антрополог Макс Шелер утверждал единство «психофизической жизни»3, говорил о «теле-душе»4, считал не только мозг, а «тело в целом… физиологической параллелью душевным событиям…»5. «Одна и та же жизнь формирует в своем «внутреннем бытии» психические образы, в своем бытии для других – телесный облик»6. «…Физиологический и психический процессы жизни онтологически строго тождественны… Они различны лишь феноменально, но и феноменально строго тождественны по структурным законам и по ритмике их протекания…»7.

Феакийские психологи не только констатировали «живую двойственность»8, но словно пытались портретировать ее с разных сторон и при различном освещении. Вот несколько эскизов Юнга. «…Тело – это подходящая для осуществления жизненных целей, внутренне взаимосвязанная система материальных элементов, и как таковая она представляет собой доступное рациональному осмыслению проявление живого существа или, выражаясь проще, целесообразное расположение материи, которое делает возможным существование живого существа»9. «…Подобно тому, как обеспечивающая жизнь материя тела нуждается в душе, чтобы быть жизнеспособной, душа также должна располагать живым телом, чтобы ее образы могли жить»10. «…Правильнее будет сказать, что непознаваемое живое существо… внешне представляется в виде материального тела, но при рассмотрении изнутри является последовательностью образов происходящей в теле жизненной деятельности. Одно является другим…»11.

К этой психосоматической живописи я сейчас постараюсь добавить три плана или три ракурса рассмотрения: ноуменально-метадиа-лектический, трансцендентально-антиномический и феноменальнодиалектический.

Спорить о том, что первее, душа или тело, психика или соматика, тем более непродуктивно, что сама наша психосоматика не только не вторична – она онтологически третична, по меньшей мере. Вторичной по отношению к бытию является наша биотрансценденция (по-требностно-волевое движение)12.

Наш психосоматический антропофеномен, хотя и третьестепенен, однако вовсе не иллюзорен, как пытался парадоксально шутить с нами Шопенгауэр; он весьма реален и жизненно реалистичен, но мы постоянно должны помнить о том, что выше него стоит наша потребностно-волевая действительность, которая, в свою очередь, обусловливается тварным бытием нашего принципиально непознаваемого антропоноумена, нашей жизни-в-себе. В том-то и заключается, на мой взгляд, антропологический парадокс Страдающего Доцента, что, ежели мы захотим мыслить себя только-реальными, откажемся от делающей нас действительными Потребности-Воли, так сразу же и превратимся в иллюзию. В иллюзию себя.

Отсюда следует, что мало воспринимать феноменальную жизнь диалектически тройственной (хотя мы и это редко делаем) – надо внутри нее усматривать антиномическую трансценденцию Потребности и Воли, связующую нас с метадиалектическим триединством наших тварных «земли», «неба» и «света», субстанции-персоны-сущности.

На феноменальном правобережье тварное триединство является нам объединенной тройственностью, которую чаще всего различают как тело – душа – дух, или, говоря научным языком, соматика, психика и то третье, что их объединяет, но для чего в науке до сих пор не выработали общеупотребительного термина.

Сейчас мне удобнее всего