Тео. Теодор. Мистер Нотт - Hashirama Senju

И возвращаясь к тем словам директора, Теодор понимал, что ему чего-то отчаянно не хватает. Казалось, что он почти нащупал свою уникальную мысль, мысль о том, что и как он должен сделать, но пол шага ему не удавалось сделать.

Самое главное заключалось в том, что директор имел идею, идею, которая был ядром. Идею, которой так недоставало самому юноше. Леди-бабушка летом, когда он дал ей свои записки, раскритиковала его «политическую программу» в пух и прах. Она была права во многом, и он согласился с ней. Какая разница, что он думает про права гоблинов или ввозные пошлины на котлы, если у него нет идеи?! Образа, что должен сформировать ожидание будущего, притягательно или хотя бы понятного многим, такого, чтобы люди смогли и захотели идти за ним.

Настоящая политическая программа у него с тех пор так и не появилась в голове. Та мишура, которую он выписал по каждому из «главных британских вопросов», могла подойти и стороннику Тёмного лорда, и Дамблдору, и датским завоевателям, реши они появиться прямиком из тысячелетней давности.

Он пользовался патрулированием коридоров, чтобы размышлять. Размышлять и искать в своих собственных мыслях правильные ответы.

Не раз и не два за тот вторник он прошёл мимо гобелена Варнавы Нотта. Остановившись напротив него в третий раз, он почему-то подумал, что там запечатлена сцена не из мифического прошлого, повешенная злопыхателями его рода, а из настоящего. Троллями были традиции и устои школы Хогвартс, а дрессировала их Долорес Амбридж, пытаясь заставить играть по своим правилам.

Обернувшись, он увидел чёрную дверь за своей спиной. Воспоминания промелькнули перед его глазами. Именно оттуда он достал вторые палочки для Дина и Артура после второго курса. С Дином они едва ли трижды говорили за осень, так сильно он оскорбился притворством Нотта — и, как ни странно, Теодору даже не было жаль. Грусть и боль, что должны были бы преследовать его, не ощущались, как будто выгорев ещё в начале лета.

Гэмп же каждую неделю несколько раз пересекался с ним, болтая то в библиотеке, то в коридоре, как раз на этом этаже. Ребята обсуждали свои будни, то, что писала из Америки кузина Изольда, но никогда не говорили про политику или дела Хогвартса. Буквально накануне Артур рассказал, что стал вице-капитаном и главным подающим факультетской команды по плюй-камням, и пригласил его на первый матч перед рождеством против команды львов.

Нотт подошёл к чёрной двери и потянул её за ручку. В коридоре никого не было, на часах уже близилось время отбоя, и он не устоял перед искушением зайти туда.

Чёрная дверь открылась совершенно без скрипа. Внутри чернели силуэты нагромождений, которыми, как он хорошо помнил, была завалена эта комната. Едва он оказался за порогом, дверь захлопнулась — и единственным источников света остался тяжёлый масляной фонарь, оказавшийся рядом с его ногами.

В Хогвартсе все факела и фонари, что освещали сумрак коридоров в ночное время, были на самом деле магическими. Огонь в них зажигали и гасили эльфы из общины замка, и Дерри по его рассказам нравилось быть светочем, Прометеем для студентов. Сравнения с магами Античной Греции для эльфа были чересчур, но Теодор быстро привык к его особенностям. Дерри даже пробовал писать сам истории про эльфов, что стали королями среди своего народа, не привлекая внимание волшебников, но, по собственному признанию, решил, что его фантазия слишком плоха и уничтожил рукописи.

Здесь же фонарь был действительно масляный. Масло для фонарей когда-то делали из гноя бубонтюберов, и даже запах был похожим. На прошлом рубеже веков Тюберы и поднялись из двух грязнокровных русских эмигрантов в уважаемых предпринимателей под рукой древнего рода Ноттов.

Теодор поднял тяжёлый фонарь за металлическое кольцо и, чертыхнувшись, своей чёрной палочкой облегчив его: эти чары Флитвик вспоминал с ними не так давно, прежде чем дать тестовую работу для подготовки к СОВ. Его взору в неярком свете фонаря предстали огромные груды, сияющие магией самых разных цветов. Если бы он мог узнать каждого, кто зачаровывал предметы среди этих бескрайних гор, он был насчитал не одну сотню волшебников, уходящих в прошлое на столетия. Сам не зная, зачем, он ступил вглубь зала.

Казалось, что груды были бескрайними. Ввысь потолок не проглядывался, вместо него виднелось затянутое тучами зимнее холодное небо — такое же, как в Трапезном зале. Тут и там виднелись странные предметы, выхватываемые светом фонаря. Хрустальный череп, отливающий зловещим зелёным цветом посмертной магии. Мётлы с оборванными прутьями, сломанные, и даже целые. Палочки, из которых торчал наружу пух, фиолетовая зловещая плесень, или разломанные пополам.

Он едва не споткнулся о какую-то вещь на полу; приглядевшись, он узнал книгу — и поднял её. Это был не фолиант и не древний том, но маггловская книга с задорной обложкой, обгоревшая по верхней трети. Название было видно лишь чуть — «…туда и обратно», но автор, Толкин, всё ещё значился на ней. Теодор огляделся. Историю о хоббите Бильбо, что стал отважным во время приключения, он читал в детстве. Ему вдруг почудилось, что он и сам — Бильбо Бэггинс, попавший в логово Смауга. И что вокруг не горы волшебного хлама, древние и забытые, а золото гномов, что присвоил себе жадный дракон. Может, замок и был драконом? Может, он присваивал себе всё, что теряли студенты и профессора, а это была его сокровищница?

Теодор положил книгу на ближайшую парту. Наверняка она принадлежала какому-нибудь юному волшебнику, и пострадала из-за неумелых чар. Он шагнул дальше. Взгляд выхватывал странные вещи. Громадные панталоны, прожженные насквозь треугольным утюгом. Зеркало с чёрным стеклом, магия которого светилась так блекло, что едва была заметна. Костяной рог древнего вида, на боку которого был изображён трёхглавый дракон.

Чем дальше он шёл, тем страньше было вокруг. Ржавые доспехи и клинки со следами заскорузлой крови, целая груда книг Локхарта, многие из которых были безнадёжно испорчены, сломанные скрипки и трубы, на которых играли старшекурсники для хора Флитвика… Где-то стояла мебель, казалось, целая снаружи, но магия их светилась так угрожающе, что он бы подумал дважды, прежде чем тронуть что-либо. Шкаф с приоткрытой створкой испускал пульсирующее голубоватое магическое свечение, как будто бы в нём постоянно творили портальную магию.

Он шёл всё глубже и глубже. Чёрная дверь давно исчезла где-то позади, но Теодор в странной уверенности шагал дальше и дальше. Он переступал через сломанные девчачьи куклы, так похожие на маленьких детей, обходил стороной порванные игрушки,