Девушка из Монтаны - Грейс Ливингстон Хилл

работать. И все же он понимал, что надо что-то делать, причем немедленно. Он что-то читал о встречах путешественников со змеями, но никак не мог припомнить, как именно следует в таких случаях поступать. Стрелять? Он не решался. Во-первых, он мог попасть не в змею, а в девушку, да и в любом случае, он только усугубил бы ситуацию. Не мог он и разбудить девушку и как-то вытащить ее оттуда, ибо малейшее ее движение заставило бы змею броситься.

Он поискал глазами какое-нибудь орудие, но поблизости не было ни камня, ни палки. Он неплохо играл в гольф, и будь под рукой что-то вроде клюшки, мог бы легко отбить змее голову, но клюшки не имелось. Оставалась лишь одна возможность – отвлечь внимание змеи на себя, но он едва ли смел двинуться, опасаясь, что змея все же бросится на сладко спавшую жертву, не подозревавшую о новой грозящей ей беде.

И вдруг он сообразил, что надо сделать. Он неслышно отодвинулся назад, сорвал с себя куртку и осторожно приблизился к змее, держа куртку перед собой. На секунду помедлил, просчитывая, как надо бросить куртку, чтобы она попала точно, создав преграду между смертоносными клыками и маленькой смуглой ручкой, а затем смело кинулся вперед, держа куртку за края и отчаянно вопя, чтобы девушка проснулась и бросилась наутек.

В какой-то немыслимо ужасный момент он понял, что девушка вне опасности – в отличие от него. Змея развернулась и уставилась на него злобным взором. Он замер: куртка выпала из ослабевших рук, колени подогнулись, он вряд ли сумел бы убежать, опередить змею – и вдруг все закончилось. Они с девушкой стояли снаружи, перед зарослями полыни, вдалеке таяло эхо пистолетного выстрела, а рука его саднила в том месте, за которое девушка схватила его, оттаскивая от опасности.

Змея была мертва. Она ее подстрелила. Так же легко и спокойно, как птицу в полете. При этом она смотрела на него огромными благодарными глазами, а он смотрел на нее, все еще недоумевая, почему они оба живы.

Молчание нарушила девушка:

– Все понятно, вы из тех, кого зовут неженками.

– Вы правы, – покорно согласился он. – Наверное, я такой и есть. Если б выстрелил, ни за что бы не попал.

– Вы неженка и не умеете стрелять, – торжественно повторила она, как будто это было нечто, что должно было быть сформулировано со всей четкостью. – Однако вы из тех, кого мой брат называл «благородным человеком». Вы не умеете стрелять, но способны рискнуть жизнью. Вы схватили куртку и смотрели смерти в лицо. Вы – не неженка.

В голосе ее звучали слезы. Она отвернулась, чтобы скрыть их. Но он взял ее уверенную смуглую ручку и смотрел на нее сверху вниз, не стесняясь своего увлажнившегося взора.

– И как мне благодарить вас за то, что вы спасли мне жизнь?

– О, это было легко, – ответила девушка, возвращаясь к будничному тону. – Стрелять у меня всегда хорошо получалось. Что было трудно, так это оттащить вас в сторону. Вы там стояли насмерть с этой своей курткой.

– А они все смеялись надо мной из-за куртки, говорили, что охотник никогда не берет с собой лишней одежды, – заметил он.

Они отошли подальше от ужасного места.

– Как вы думаете, это молитва помогла? – спросила вдруг девушка.

– Возможно, – задумчиво проговорил молодой человек.

Тихо, размышляя каждый о своем, они оседлали лошадей и двинулись дальше.

Путь на восток лежал через холм. Он был не очень крутым, однако ехать приходилось гуськом, так что особенно не побеседуешь.

Где-то уже после полудня снизу, от подножия холма, до них вдруг донеслись испугавшие их странные звуки. Они осадили лошадей и посмотрели друг на друга. Тихий ветерок доносил чье-то пение. Пение то замирало, то становилось громче, в зависимости от дыхания ветра. Они осторожно направили лошадей вокруг холма, стараясь держаться близко друг к другу. Понятно, что они приближались к какому-то человеку или группе людей. Птицы так петь не могли – слов они не различали, но слова были.

Они обогнули холм и замерли бок о бок. Под холмом пролегла дорога, та самая, которую они искали, а прямо под ними, прижавшись к склону, стояло маленькое бревенчатое школьное здание с открытыми настежь окнами. Перед зданием и за ним стояли фургоны с запряженными лошадьми, но большинство лошадей были под седлами.

Теперь они ясно слышали пение и могли разобрать слова: «О, да будет мне слава, мне слава, мне слава …»

– Что это? – прошептала девушка.

– Полагаю, воскресная школа или что-то в этом роде.

– Ой, школа! А можно туда зайти?

– Как вам будет угодно, – сказал молодой человек, радуясь ее простоте и наивности. – Можно привязать лошадей за домом, пусть отдохнут. Видите, там в тени свежая трава?

Он провел ее за здание, туда, где их коней не было видно с дороги. Девушка с любопытством заглянула в ближайшее к углу окно. Под ним сидели две молодые девушки, приблизительно ее ровесницы, одна из них ей улыбнулась. Это выглядело как приглашение. Девушка улыбнулась в ответ и уже смело направилась к двери. Они вошли в помещение, девушки указали ей на место возле окна, за маленьким столом.

По всей комнате на равном расстоянии стояли столы, а перед ними – еще один стол, побольше. Почти все места за столами были заняты.

Перед большим столом стоял странный деревянный ящик, за ним сидела еще одна девушка, она нажимала на похожие на палочки белые и черные полоски, странно двигала ногами и распевала во все горло. Из ящика лилась мелодия, такая же, как та, что пели люди. «Это пианино?» – подумала девушка. Она слыхала про пианино. Отец, бывало, о нем рассказывал. О, это, наверное, то, чего так хотела мама? «Камерный орган». Возможно, это и есть камерный орган. Как бы эта штуковина ни называлась, ее музыка завораживала.

За спиной сидевшего за большим столом мужчины висела большая черная доска с какими-то белыми пометками. Поначалу прямые солнечные лучи не давали ей рассмотреть, что это, но она сдвинулась немного в сторону и увидела, что это большой крест с написанными под ним словами «Он укроет меня».

Странное это было место. Девушка робко осмотрелась. Ее словно поглотила, затянула в себя эта песня, исполняемая голосами, возможно, к пению и непривычными, но зато от всего сердца. Для нее это звучало как музыка небес, хотя она вряд ли имела представление о том, что это такое – небесная музыка. «Славься, славься, славься!» Слова как нельзя лучше подходили этому дню, лившемуся