Дракон из черного стекла - Джим Чайковски

несколько занят по причине нападения на побережье, но и там все благополучно разрешилось. Клашанские войска отступили обратно к своим берегам, зализывая свои кровоточащие раны.

Откуда-то сзади подал голос Рами:

– Я уверен, что какой бы ущерб ни был им нанесен, это лишь малая толика того, что пришлось претерпеть твоим флотам.

Канте едва удержался, чтобы не ожечь его взглядом – прекрасно понимая, что попытки разозлить их неуравновешенного хозяина ничем хорошим не закончатся.

– Верь во что желаешь, – надменно ответствовал Микейн, – но это наши войска захватили в плен брата императрицы. Через несколько дней я продемонстрирую этот наш успех на грандиозном празднестве, где ты будешь почетным гостем. Публичная казнь тоже способствует народному единению. Чем кровавей, тем лучше.

Канте изо всех сил старался вмешаться:

– Рами гораздо лучше послужит в качестве заложника, которого можно будет в будущем обменять на какие-либо выгоды или же просто на звонкую монету.

– Возможно – если б я был настроен столь милосердно. – Нацелившись на Канте, взгляд Микейна стал каменным. – Но только не после того, как все вы пытались выкрасть мое сокровище, бронза которого стоит намного дороже ее веса в золоте!

Канте нахмурился.

«Элигор…»

– Мы пришли не для того, чтобы украсть его, – горячо возразил он. – А чтобы уничтожить!

– И это вам тоже не удалось. Хоть он и был поврежден, Ифлелены заверили меня, что открыли какие-то новые средства, позволяющие ускорить восстановление. И полностью завершить его.

Фрелль подступил ближе.

– И как же они планируют это осуществить?

Микейн перевел взгляд на алхимика.

– Вероятно, ты и сам сможешь это выяснить. Ифлелены попросили меня доставить тебя к ним. Похоже, у них сейчас большая нужда в теплых телах – хотя, насколько я понимаю, такие участники их исследований довольно быстро становятся холодными как лед.

Лицо Фрелля сжалось от тревоги, хотя и больше из-за перспективы восстановления Элигора, чем за свою собственную судьбу.

Когда Микейн повернулся к Кассте, Канте невольно шагнул в ее сторону, словно мог ее защитить.

– Я задолжал Братству Асгии значительную сумму за услуги, оказанные в последнее время, – объявил король. – Но в ходе обсуждения они предложили щедрую скидку – если к моему платежу будет прилагаться подарок в виде одной из этих сестер-рисиек. Насколько я понимаю, два этих клана наемных убийц не испытывают друг к другу особой любви.

Канте бросил взгляд на Кассту, которая впервые выглядела по-настоящему испуганной. Выражение ее лица встревожило Канте почище любой угрозы пыток.

Микейн глубоко вздохнул и сложил руки за спиной.

– Естественно, я не мог отпраздновать возвращение своего брата-близнеца без должного подарка. – Он потянулся к лицу и коснулся своей маски. – Мне кажется, что мы, как близнецы, должны и выглядеть соответственно. И, по-моему, я нашел отличный способ, как это осуществить.

Он махнул Торину, и тот подошел к нему с маской, очень похожей на королевскую. Только эта предназначалась для противоположной стороны лица, зеркально повторяя полумаску Микейна, и была отчеканена не из серебра, а из черного железа.

Канте невольно задался вопросом, давно ли Микейн заготовил этот подарок. Его брат явно смаковал возможность вручить его лично.

Микейн выхватил маску у Торина.

– Я тут подумал, что железо больше подойдет к твоему темному цвету лица… – Резко развернувшись, он зашагал к распахнутой дверце очага. – Но это не значит, что мы не хотим, чтобы ты выказал раскаяние в своем предательстве.

Подойдя к открытому очагу, Микейн положил маску на горячие угли, а затем опять повернулся к Канте.

– Как только она станет темно-красной – под стать стыду у тебя на лице, я лично надену ее на тебя. – Он оглянулся. – Чтобы она как следует нагрелась, уйдет не больше пары колоколов, после чего я вернусь. Твои гости, конечно же, будут иметь честь присутствовать при том, как король вручит этот подарок своему любимому брату.

С этими словами Микейн удалился, сверкая доспехами и увлекая за собой Торина. Как только дверь за ними захлопнули, заперли и взяли под охрану, Канте подошел к прутьям решетки и уставился на маску, зная, что Микейн специально оставил ее на виду – чтобы он мог наблюдать, как она медленно накаляется.

Рами приблизился к нему.

– А я-то думал, что братца мерзотней Мариша и на всем свете не сыщешь…

Канте пожал плечами.

– Ну не знаю… Микейн ведь и вправду принес подарок, причем не первый попавшийся – видать, все-таки вспоминал обо мне…

Фрелль подошел к ним из своего угла, подняв более тревожную тему, чем судьба их четверки:

– Если они и впрямь сумеют восстановить Элигора, мир обречен. Особенно если он сможет добраться до ключа от турубьи. Поскольку нам до сих пор не удалось даже примерно выяснить, где его искать, никаких надежд у нас не осталось.

– Может, разве что только одна, – пробормотал Канте.

– И какая же? – спросил Рами.

– Нам остается надеяться, что Никс обломается точно так же, как и мы сейчас. Если ее группа когда-нибудь запустит вторую турубью, тогда мы уж точно вручим мир Элигору.

– Не думаю, что мы можем на это надеяться, – сказал Рами. – Для этого нет абсолютно никаких оснований.

Канте повернулся к нему.

– И почему же?

Рами вздохнул.

– Потому что никто не способен обломаться настолько же феерически, как мы.

Часть XI

Сверхсмерч

Что за буря без ветра? Что за гроза без молний? Что за снег без стужи? Лиши распрю силы, и не останется у тебя ничего, кроме вселенской ярости без голоса. И все же берегись, коли такая ярость найдет новый способ быть услышанной.

– Из «Непредвиденного пути» Дзана Пера, харпийского клирика из четырнадцатой династии

Глава 74

Никс и Даал присели на корточки в пещере, довольно далеко от входа. Он перевязал ей руку лоскутом кожи от своей куртки, и так почти оторванным когтем манкрая, а затем перевязал ее полоской бинта. Кровь все еще понемногу просачивалась сквозь повязку, а руку по-прежнему пронзала острая боль.

– Не попал ли туда яд? – озабоченно спросил Даал, осматривая результаты своих трудов. – От укуса?

– Я… я не знаю. Хотя, судя по тому, как сильно кровоточила рана и как быстро мне оторвало палец, если там и был яд, то он, скорее всего, успел вытечь вместе с кровью.

В этот момент Никс почти желала, чтобы яд лишил ее чувств – избавив от боли, от чувства собственной никчемности, от ожидания неминуемого конца света, который олицетворял этот оторванный палец.

Она уставилась в глубину стеклянного грота.