Дракон из черного стекла - Джим Чайковски

class="p1">Больше не поддерживаемый ее обуздывающим напевом, огненный маяк бешено метался, терзаемый мощными криками хищной орды. Продержался он так долго лишь благодаря огню, взятому у Даала – последнему золотому угольку Хагара.

Но даже этот огонь должен был вскоре иссякнуть.

Золотое сияние Хагара уже почти угасло. Вся красота его была разорена и замучена, поглощена и осквернена. Теперь светящаяся колонна посреди грота полыхала изумрудным огнем, превратившись в маяк безумия.

Никс была в отчаянии. Все, чем когда-то были манкраи – отважные стражи этих земель, – было разорвано в клочья, а их память, бережно хранимая на протяжении тысячелетий, полностью и безвозвратно уничтожена.

В Даале все еще сверкали отдельные золотые искорки обуздывающего напева, но это был не более чем шепот, достаточный лишь для того, чтобы вернуть ему немного сил.

– Призраки продолжают прибывать, – произнес он совсем тихим голосом, чтобы не выдать их с Никс присутствие. – Их уже сотни. Нельзя рисковать, пытаясь прорваться с Баашалийей и Пилларом сквозь все это скопище. Нам придется подождать, пока этот уголек не погаснет и они не вернутся в свои гнезда.

Никс вздохнула.

– Пока горит маяк, взывающий к их безумию, они так и будут слетаться сюда.

– Как мотыльки на пламя факела.

– Только эти мотыльки не сгорают. Они становятся сильнее, питаются этим безумием, а затем кричат, чтобы еще жарче разжечь его. Этот цикл продолжает привлекать все больше и больше их соплеменников.

Благодаря своему обостренному обуздывающим напевом зрению она знала, что так оно и будет.

Золотое сердце Хагара, замаранное порчей изумрудного безумия, ярилось все неистовей. Зловредная отрава распространялась по все прибывающим манкраям подобно лесному пожару, быстро перескакивая с одного затронутого ею сердца на другое.

Изумрудная буря бушевала в гроте, кружась все быстрее, затягивая в свое пламя все больше летучих зверей. И все это отражалось в стеклянных стенах, словно многократно усиленное ими.

Никс была вынуждена отвернуться, не способная больше этого выносить. Но не одно только отчаяние заставило ее отвести взгляд – еще и желание. Она не могла отрицать ядовитой притягательности, первобытного соблазна того, что полыхало там.

Она помнила тот момент, когда в последний раз и сама бушевала вместе с таким вот изумрудным огнем – в Студеных Пустошах, под ледяными звездами, опустив взгляд на боевую баржу халендийцев под собой. Но и кое-кто другой тоже помнил это. Где-то очень глубоко, в ненасытной яме у нее внутри, шевельнулось что-то темное, откликнувшись на бурю снаружи. И этой тьме было все равно, откуда взялся этот огонь и какого он оттенка – главное, что им следовало завладеть.

Никс прижала подбородок к плечу, отказываясь смотреть в этот ядовитый смерч. Она поняла, что этот другой в опасности, и посмотрела на Баашалийю. Тот тихонько пискнул, заметив ее внимание и ощутив тревогу у нее во взгляде.

Ее брат по-прежнему излучал золотистое тепло. Однако Никс заметила по краям этого свечения изумрудные отблески – остаточный след от порчи Паука, так полностью и не исчезнувший. Золотое сердце ее крылатого брата в большинстве случаев сдерживало безумие. Но с этой бурей, бушующей чуть ли не вплотную к Баашалийе, изумрудный огонь понемногу разгорался, ярким ореолом окутывая его золотистую сердцевину.

– Нам нельзя здесь оставаться, – пробормотала она.

– Мы не можем уйти, – напомнил ей Даал, придвигаясь ближе, но не осмеливаясь прикоснуться к ней.

Никс боролась с желанием потянуться к нему, прижать его к себе, опасаясь потерять контроль над собой. Она отважилась еще раз оглянуться на ядовитый смерч в гроте. Там уже не осталось даже малейшего проблеска золота.

Все усилия бронзовой королевы, все эти тысячелетия, потраченные на сохранение надежды, весь этот долгий сон отважного короля…

«Все пропало, поглощенное этим смерчем».

И тут Никс застыла, охваченная внезапным озарением. Все ее тело сжалось. Боль пронзила руку, отдаваясь в сердце, – как и уверенность.

Внезапно Никс поняла, что именно сейчас бушует прямо перед ней.

– Сверхсмерч… – пробормотала она.

Даал повернулся к ней. Никс кивнула на бушующий ад, на всю эту мощь, усиленную безумием.

– Наверное, именно это и пыталась сказать мне Дрёшра. Сверхсмерч… Буря, порожденная безумием, зародившаяся в золотой сердцевине Хагара… – Никс повернулась к Даалу. – Может, это и не крах. А надежда.

– Как ты можешь быть настолько уверена? И в чем тут надежда?

Никс не была еще окончательно убеждена, но ее мысли кружились так же быстро, как вихрь в гроте.

– Я думаю, Дрёшра боялась такого исхода, но знала, что это неизбежно. Только вот она не могла заставить себя сделать то, что требовалось сделать. Даже если б Дрёшра и обладала таким же сильным даром обуздывающего напева, как у меня – чтобы создать маяк, который привлечет манкраев, – у нее не хватило бы духу потерять Хагара, равно как и воли, чтобы допустить порчу в самую его золотую сердцевину. Она никогда не смогла бы принести такую жертву – только не после стольких тысячелетий, проведенных с ним вместе.

Никс закрыла глаза, пытаясь представить себе этот отрезок времени – увидеть, как постепенно меняется пустыня за пределами этих пещер. Дрёшра наверняка собственными глазами видела, как проникшая в ряды манкраев порча со временем завладевает ими целиком, как горе превращается в гнев, а потеря – в безумие. Как кровожадная ярость настолько завладевает ими, что позволяет превратить их в орудие борьбы со старым врагом.

Когда они с Даалом подверглись нападению, Никс уже задавалась вопросом, не сделались ли эти летучие звери еще сильнее благодаря этому безумию.

«Это как раз то, за чем Дрёшра наблюдала на протяжении всех этих бесчисленных тысячелетий?»

Когда этот промежуток времени быстро промелькнул перед ее мысленным взором, Никс задумалась, что еще могло стать результатом этих мощных мучительных криков. Не переродили ли они и сами эти земли вокруг? Ей припомнились хрустальный перезвон леса Эргёш, рев рогов пярдё, лишающий сил и воли… Не отзывалась ли пустыня в ответ на этот тысячелетний вопль утраты и боли своих бывших хранителей?

Она не могла этого знать.

Даал задал вопрос, который действительно требовал ответа:

– Что будем делать?

– Станем сверхсмерчем, – прошептала Никс, вновь услышав слова Дрёшры.

Даал недоуменно посмотрел на нее. Она не отрывала взгляда от грота.

– Мне нужно туда.

– Никс, это настоящее безумие!

Она кивнула.

– Вот именно. И я должна вынести это безумие во внешний мир. – Повернулась к золотому сердцу, сияющему у нее за спиной. – Но я отправлюсь туда не одна. Я возьму с собой своего собственного Хагара.

Проследив за ее взглядом, Даал вздрогнул.

– Баашалийю? Они же растерзают его дух, развратят и испортят его, как и этот золотой уголек!

– Я обязана рискнуть. Я должна быть тверже бронзы,