Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн

пришлось столкнуться всем современным обществам, но их ответы сильно различались. Религиозные секты, такие как квакеры и меннониты, в некоторых странах уже в XVIII веке получили освобождение от военной службы. Тотальная война и последовавшая за ней обязательная военная служба сделали отказников по убеждениям проблемой национального значения. Великобритания признала право отказаться от ношения оружия, когда ввела воинскую повинность в 1916 году, как и Нидерланды годом позже. В следующем десятилетии все страны Северной Европы разрешили ту или иную форму гражданской службы. Франция, напротив, легализовала отказ от военной службы по убеждениям только в 1963 году, Италия и Испания – в 1972 и 1976 годах, а Швейцария – в 1996-м. Социалистические страны определяли свою военную службу как мирную и, следовательно, не могли признать возможность отказа. В мировой политике этот вопрос остается спорным. Всеобщая декларация прав человека 1948 года включала “право на свободу мысли, совести и религии” (статья 18), но включало ли это право на отказ от военной службы по убеждениям, было решено только в 1993 году, когда Комитет ООН по правам человека высказал это прямо. На момент написания этого текста Китай, Турция и Израиль такого права все еще не признают144.

Отказ от военной службы приобрел непропорционально большое значение в Германии, хотя и в радикально разных формах на востоке и на западе. ГДР праздновала вооруженное освобождение от нацистов, и в ней было мало места для тех, кто категорически отказывался от насилия.

В Западной Германии не было такой прогрессивной генеалогии насилия. Ружья и пули отсылали к нацистам, завоеваниям и военным преступлениям, а не к свободе. У отказников от военной службы по соображениям совести было меньше моральных соперников, которым приходилось противостоять. Тем не менее право на отказ от военной службы по соображениям совести не было предрешено. В конце 1940-х годов у него были критики как среди демократов, так и среди реакционеров. Для либерала Теодора Хойса, который вскоре стал первым президентом страны, воинская повинность была “законным детищем демократии”; национал-либералы уже давно с ностальгией вспоминали прусские реформы наполеоновской эпохи, когда (предположительно) ополчения и политические реформы шли рука об руку. Хойс не возражал против отказа носить оружие в индивидуальном порядке, но был против того, чтобы делать это конституционным правом. Демократия подразумевала обязанности, а военная служба была необходимой, даже экзистенциальной. “Расширительное понимание совести, – полагал он, – превращает совесть в следствие безответственности”145. Критики проиграли. Бавария, Гессен и Берлин включили отказ от военной службы по соображениям совести в свои конституции в 1947–1948 годах. В следующем году федеральный Основной закон высказался недвусмысленно: “Никто не может быть против своей совести принужден к военной службе с оружием” (статья 4, параграф 3).

ГДР формально не признавала отказ от военной службы по убеждениям, но, в отличие от своих социалистических союзников, в 1964 году достигла компромисса, создав специальные строительные отряды (Bausoldaten) для тех, кто отказывался носить оружие. Первоначально таких было несколько сотен в год, но к концу существования ГДР их количество превысило тысячу146. Свидетели Иеговы и все остальные, кто отказывался от любого варианта службы, отправлялись в тюрьмы на восемнадцать месяцев; так называемых “полных” отказников постигла та же участь в Западной Германии.

Для режима, как и для большинства противников, эта договоренность была моральной фикцией. Стройбатовцы были освобождены от упражнений по стрельбе, но, тем не менее, оставались частью армии. Вместо типичной присяги флагу (Fahneneid) им пришлось давать особую клятву (Gelöbnis), обещая защищать Варшавский договор от врага, быть “искренними, смелыми, дисциплинированными” и “безоговорочно повиноваться”147. В первые годы отказ произносить клятву мог означать тюрьму. К началу 1970-х годов некоторые офицеры стали неохотно мириться с молчанием. Однако о том, чтобы предложить отказникам исключительно гражданские функции, не могло быть и речи. Военная служба олицетворяла их “высокий политический и моральный долг перед государством”. Как выразился в 1969 году адмирал Вальдемар Фернер, заместитель министра обороны и младший брат Пауля из Политбюро, ГДР обращалась к Bausoldaten, которые “до сих пор не поняли, что в нашем социалистическом государстве вооруженная служба является службой мира”148. Работа на военных объектах сделала конфликт совести неизбежным. Полоть сорняки – это одно, а таскать боеприпасы – совсем другое. Отказники ходатайствовали о предоставлении им работ, не имевших “смертоносного потенциала”. Самое большее, на что пошел режим, – это поручить им строительство военных аэродромов и обслуживание систем отопления казарм.

Отчет о сорока восьми Bausoldaten в Рудных горах в Саксонии в середине 1960-х годов дает представление об этой группе людей. Большинству из них было от двадцати до тридцати лет, и они были женаты. В подавляющем большинстве они были пацифистами по религиозным причинам. Половина из них были лютеранами или кальвинистами, еще несколько – адвентистами и свидетелями Иеговы. Половина из них была рабочими, остальные – ремесленниками, фермерами или представителями “интеллигенции”. Все они прошли проверку совести военными приказами, но их ответы значительно различались. Некоторые приняли участие в стратегических учениях, другие отказались – без последствий. Одного Bausoldat посадили в тюрьму за отказ построить тир, как и адвентистов, которые не отмечали официальные государственные праздники. Церковные службы, хотя и не разрешенные официально, допускались, и некоторые солдаты пели в хорах в близлежащих церквях. Однако их совместные библейские занятия постепенно сошли на нет. Некоторые “смирились”, другие “приспособились”, были и те, кто “оставался обеспокоенным” и чувствовал себя морально скомпрометированным: “Мы сделали то, чего не должны были делать”149. Некоторые продемонстрировали свою приверженность социальному служению, работали с умственно отсталыми по выходным, а кто-то даже записался на месяц волонтерами в Aktion Sühnezeichen после восемнадцати месяцев службы в армии. Хотя это вряд ли было типично. Как следует из отчета следующей группы, сделанного в 1969 году, для большинства служба была “личным делом и редко социальным обязательством”150.

Несмотря на дискриминацию, с которой они столкнулись, большинство этих “солдат с лопатой” считали себя частью социалистического сообщества, а не находящимися вне его. Они организовывали сборы для Северного Вьетнама и освободительных движений в Африке. Когда в 1969 году умер Хо Ши Мин, восемь Bausoldaten на острове Рюген направили свои соболезнования послу Северного Вьетнама в ГДР. Они выразили “искреннее сочувствие боли вьетнамского народа” и осудили “американскую кампанию истребления”. “Мы, как и вы, хотим мира: просто у нас разные взгляды на то, как его достичь”. Возможно, физически они находились за стеной, но интеллектуально они тоже были частью международного движения за мир. Они говорили о Мартине Лютере Кинге, а также о Мартине Нимёллере и пели “We shall