Дракон из черного стекла - Джим Чайковски

Но тут пришла беда.

Один из всадников-пантеанцев, Арик, бросился к ним и схватил Даала за руку.

– Ты нужен Тамрин! С Хеффой что-то не то!

Оторопело вздрогнув, Даал устремился за ним. Никс двинулась следом. Тамрин и Арик были второй парой всадников, которые должны были вылететь на дежурство. Все бросились к загонам рааш’ке, устланным сеном, один из которых был чисто выметен и пуст.

Никс старалась не смотреть на него, опасаясь, что скоро придется выметать еще один.

Тамрин они нашли стоящей на коленях и низко склонившей голову к своей рааш’ке.

Хеффа получила несколько боевых ранений – вдобавок к подпаленной шерсти и сломанному когтю, – но все думали, что она идет на поправку. Как раз Тамрин и оценила ее готовность подняться в воздух.

Даал поспешил к своей заместительнице.

– Что случилось?

Тамрин повернула к Даалу потрясенное лицо, глаза ее были полны тревоги.

– Она не пошевелилась, даже когда я предложила ей воды. Она только стонет.

Никс присоединилась к ним.

Хеффа лежала вся съежившись, крепко закутавшись в собственные крылья и дрожа. Голова ее была прижата к животу. Она жалобно попискивала.

Даал положил руку ей на бок.

– У нее жар.

Он взглянул на нее, а потом и на других рааш’ке, даже на Баашалийю. Лицо у него побледнело от ужаса – его опасения было легко прочесть.

«Если эта болезнь заразна…»

Они с Никс общались с манкраями.

«Мы что-то занесли сюда? Что-то, с чем наши летучие звери не могут справиться?»

Даал потер глаза.

– Никс, ты можешь помочь?

– Я попробую.

Откинувшись назад, она подняла ладони и сделала глубокий вдох, чтобы разжечь свой напев, золотые пряди которого принялась набрасывать на Хеффу. Вплела в них глубокие ноты ободрения и утешения, чтобы успокоить гулко бьющееся сердце. Лихорадочный жар и боль волной накатили на нее в ответ.

Протянув руку, Никс положила свою ладонь рядом с ладонью Даала, чтобы подобраться поближе к этому испуганному сердцу. Настроившись на каждую нить своей золотой паутины, принялась выискивать эманации яда, растущие опухоли и отеки, растекающийся гной.

И тут до нее дошло.

Никс низко склонила голову, упершись лбом в дрожащий сгиб кожистого крыла, и сама задрожала всем телом. Плечи у нее затряслись. Она представила себе соседний загон, пустой и чисто выметенный.

Даал наклонился к ней.

– Что с ней? Как она?

– Она не больна, – пробормотала Никс, сдерживая радостный всхлип.

А потом позволила своей золотой сети плавно опуститься – укрыть, словно теплым одеялом, маленькое сердечко, трепещущее в надежде на каш’мет.

– Она вот-вот родит.

Глава 97

Микейн позволял своему гневу увлекать себя сквозь путаницу трубок и резервуаров великого инструмента Ифлеленов. Сопровождающий его Торин явно испытывал трудности по причине своих монструозных габаритов и тяжелых доспехов, однако двигался он быстро, не отставая от ярости Микейна.

Восстановленный инструмент гудел и вибрировал вокруг них, переполненный ужасающими энергиями. Он изрядно увеличился в размерах и теперь занимал все пространство внутреннего святилища ордена, вздымаясь до самого свода обсидианового купола. Свободного места здесь уже практически не осталось. Хрусталь сиял и исходил паром. Погребенные среди медных трубопроводов баки и чаны неистово кипели, шипя от ярости, не уступавшей его собственной.

Количество лож для кровожитниц, расставленных по всему залу, увеличилось вчетверо – теперь их было уже более пятидесяти, хотя они заметно уменьшились в размерах, чтобы вписаться в ограниченное пространство. Повсюду слышалось сипение насосов, заставляющих размеренно подниматься и опускаться выставленные напоказ легкие, – словно насмехаясь над тем, что сотворили с его любимой Миэллой.

«И ради чего?»

Наконец-то Микейн добрался до самого сердца этих медных зарослей, в которых то тут, то там хлопотали над чем-то согбенные Ифлелены – садовники в этом мерзком саду. Впереди горели свечи и курились благовония. Король заметил Бкаррина, склонившего голову к трем своим собратьям.

При появлении Микейна тот шагнул ему навстречу и жестом отослал остальных. Поведение Бкаррина было, как обычно, подобострастным – настолько, что это уже вызывало раздражение. Но за прошедший месяц после великого землетрясения поклоны его стали менее глубокими, а взгляд все чаще отрывался от пола.

И Микейн подозревал почему.

Причина восседала перед ним на железном троне.

В глазах Ифлеленов Элигор становился все влиятельней, затмевая коронованного властителя их королевства. В первую очередь именно этот все еще формирующийся бронзовый бог вызывал у них чувства благоговения и преданности.

Однако до сих пор Микейну было не до этого. После страшного удара, которому подвергся город, ему пришлось сосредоточить все свое внимание на подавлении беспорядков, восстановлении разрушенных кварталов и попытках затоптать тлеющие очаги мятежа. На прошлой неделе он повесил два десятка клириков, предварительно выпотрошив им животы, – за клеветнические утверждения, будто бы боги покинули королевство из-за его нынешнего правителя.

А потом, два дня назад, услышал, что подвергнувшийся нападению Элигор наконец очнулся, оживленный при помощи нового инструмента Ифлеленов. Получив наглядное доказательство того, что при всех творимых здесь мерзостях подобные усилия приносят ощутимый результат, Микейн впервые за целый месяц ощутил прилив надежды на более светлое будущее – на то, что город и в самом деле ждет Новый Рассвет.

А сегодня утром его неожиданно вызвали сюда – не только окликнули, как собаку, но и категорически приказали кое-что сделать.

Кипя от бешенства, он вышел в освещенное свечами пространство. Когда Бкаррин поклонился – опять недостаточно низко, – Микейн пинком откинул его в сторону и подошел к тому единственному, кто имел для него значение.

Элигор восседал на своем троне, глубоко погрузившись в почерневшую железную плиту. Его бронзовые руки словно вплавились в нее, покоясь на ней, как на подлокотниках кресла. От его тела тянулись трубки и провода, теряясь где-то в глубинах инструмента. Струящаяся по его бронзовой коже энергия искрилась и закручивалась адскими вихрями неведомых алхимий. Завитки бороды и волос шевелились под невидимыми порывами ветра. Трещина в груди по-прежнему оставалась широкой, так и не затянувшись после нападения. И хотя подобный изъян можно было бы воспринять как признак слабости и уязвимости, сияющая в самой глубине этой трещины яркая звезда не оставляла камня на камне от любых мыслей на этот счет.

Впрочем, было легко забыть о мрачном величии этой фигуры – как будто разум был просто не в силах осознать всей ее грандиозности, отказываясь верить увиденному. Особенно когда эти глаза вдруг открывались, полыхнув лазурным огнем, – как это и произошло сейчас.

Микейн невольно отступил на шаг. Элигор тяжело выдохнул, явно разгневанный.

– Ты подвел меня!

У Микейна не было времени даже раскрыть рот.

– Ты позволил чужакам проникнуть за твои