Большой пожар - Владимир Маркович Санин

class="p1">– Я сам! – срывающимся голосом ответил Сергей Сергеевич. – Дорогой Юрий Павлович! Я и есть тот самый молодой начинающий литератор, который к вам специально приезжал. Я написал роман в шести томах, плод моей пятилетней умственной работы. Нам ехать три дня, дорогой Юрий Павлович, вы как раз успеете прочесть!

Юрий Павлович остекленевшими глазами смотрел на трехпудовую гору рукописей. Он был разбит наголову, повержен в прах.

– Н-да, – вымолвил толстяк и, нагнувшись, шепнул мне: – Вот бедняга! А ведь мог как все люди быть! Верное слово: тяжкое оно бремя – слава!

Беспокойная должность

Степан Васильевич Кукин неожиданно почувствовал, что его плечи пригнуло к земле тяжкое бремя популярности. Случилось это в тот день, когда его назначили директором института.

Зазвонил телефон, и… началось!

– Степану Васильевичу наше с кисточкой!

– Здравствуйте, – сдержанно произнес директор.

– Как живем, хлеб жуем, Степан?

Директор поежился:

– Простите, с кем имею честь?

– Ишь ты, друзей уже перестал узнавать! Мышкин приветствует, Илья.

Степан Васильевич доподлинно знал, что среди его знакомых нет Мышкиных. Смущаясь, он сообщил об этом абоненту.

– Экой ты! Как бутылки с трещинкой сдавать, так: «Здорово, Илья», а как друг позвонил – в кусты?

Теперь Степан Васильевич смутно припомнил, что год назад жена послала его сдавать посуду и принимал ее бородатый детина по имени Илья.

– Хм… Почему же, почему же, припоминаю… – пробормотал Кукин. – Ну и как, принимаете, значит, посуду? – спросил он, поражаясь глупости вопроса.

– Принимаем, браток! – гремело в трубке. – Сын школу кончил, понял? Потолковать надо. Так приходи посуду сдавать, неси с трещинками, щербатые, все у приятеля возьму! Ну, жму!

Не успел Степан Васильевич опомниться, как в кабинет вкатилась дебелая дама с куриным хвостом на шляпе и уставилась на директора глазами цвета селедки.

– Полина Вздор, – трескучим голосом сказала дама и протянула Кукину руку, которую тот нерешительно пожал. – Я таким вас себе и представляла: мужественным и прекрасным!

Степан Васильевич сконфуженно хрюкнул, подбоченился и с недоверием покосился в зеркало. На него смотрело помятое лицо человека пятидесяти лет, с большими красными ушами и коротким широким носом, украшенным большой бородавкой.

– Чем обязан? – предупредительно спросил он.

– Вот именно! – восторженно подхватила дама. – Вот именно обязаны, дорогой земляк! Не проходит дня, чтобы мы в нашем далеком Гусевске не вспоминали о вас. Ах, золотое детство!

Дама вытащила из сумки полотенце, вытерла уголки глаз и лукаво спросила:

– Небось, забыли про нас, Вздоров? И не отнекивайтесь, проказник вы этакий! Вы за мною бегали и за косы дергали! Вот.

– Ни за кем я не бегал, гражданка, – нервно сказал директор, – и никогда я в Гусевске не жил. Вы обознались.

– А вот и бегали, и дергали! – настаивала дама. – Дергали, дергали, дергали!

– Что вам угодно? – тонким фальцетом закричал директор.

– Мне угодно сказать вам, что у нас есть дочь!

У директора екнуло сердце.

– У кого это «у нас»? – испуганно спросил он.

Дама игриво улыбнулась:

– Девушка – загляденье, вылитая мать. Если бы вы видели, как она танцует! Так примете ее в свой институт? – неожиданно закончила посетительница.

– Если пройдет по конкурсу, – металлическим голосом сказал директор. – Всего хорошего.

После очередного посетителя Степан Васильевич почувствовал тихую грусть. Только теперь он понял, почему коллеги-преподаватели смотрели на него с таким глубоким сочувствием, когда узнали о его назначении.

– Боже, – сказал он себе, – огради меня от визитеров и сохрани нервы!

Не тут-то было. Раздался звонок.

– Товарищ Кукин! Вас категорически приветствует Фисташкин, Михаил Трофимович Фисташкин!

– Здр!

– Вам нужны новые штаны?

– Что?!

– Зеленые, самые модные, мне на базу поступили. Сколько штук вам оставить?

– Дочь, сын, племянник?

– Племянничек, хе-хе…

Дзинь! – полетела трубка.

А когда жена позвонила и сообщила, что на квартиру заехал какой-то усатый джигит и привез живого барана с нижайшим поклоном «директору Степану», Кукин не выдержал.

Держась за сердце, он вышел из кабинета и сказал секретарю, что идет в поликлинику. Затем низко надвинул на лоб шляпу и, поражаясь своей ловкости, беспрепятственно проскользнул мимо огромной толпы разъяренных пап и мам.

– В поликлинику? – спросил шофер такси. – Это мы в два счета. Ну как, братишку моего примете?

– А он… сдавал? – простонал директор.

– А как же, иначе не просил бы. Четыре экзамена толкнул, девять баллов набрал. Ну, по рукам?

– Стой! – взревел директор. Сунув шоферу деньги, он понуро побрел по улице. Вдруг в глаза бросилась вывеска: «Отдел народного образования».

«Зайду-ка к заведующему, – решил Кукин. – Кто, как не он, должен вести воспитательную работу среди родителей».

– Это безобразие! – воскликнул заведующий, выслушав взволнованную и гневную речь директора. – Мы оградим вас от этих беззастенчивых визитеров, мы напишем в газету, пригвоздим их к позорному столбу! Мы созовем родительские собрания, мы… Короче, вы очень правильно сделали, дорогой Степан Васильевич, что зашли именно ко мне. Кстати, – по лицу заведующего разлилось умиление, – мой сынишка провалился по…

Очнулся от обморока Степан Васильевич уже в поликлинике. Придя домой, он написал заявление с просьбой освободить его от обязанностей директора, приложил справку от врача о нервном переутомлении и впервые за последние недели заснул спокойно.

Я знакомлю Мишу с Москвой

– Привет, дружище, – сказал я приятелю, сдергивая его с подножки вагона. – Нечего оглядываться, отсюда все равно не увидишь кремлевские куранты.

С Мишей я познакомился на отдыхе. Этот долговязый челябинский электрик оказался отличным парнем. Мы вместе нарушали санаторный режим, сбегая в пять утра на рыбалку, часами бродили по лесу, болтая на всякие темы, – одним словом, были неразлучны. Единственное, что меня возмущало в этом человеке, – это чудовищная любознательность. Миша был до предела напичкан самыми неожиданными сведениями и не терял ни малейшей возможности пополнить свои запасы каким-нибудь фактом или цифрой. В две недели он выудил из отдыхающих все их знания, а меня выпотрошил столь основательно, что я, казалось, должен был потерять для него всякий интерес. Но перед отъездом Миша признался, что я могу оказать ему огромную услугу: он страстно мечтает побывать в Москве и надеется, что я буду его проводником. И вот Мишина мечта осуществилась: он стоял на перроне вокзала и жадно впитывал в себя первые московские впечатления.

– Не отставай, – посоветовал я, – упаси тебя бог потеряться. Однажды один приезжий заблудился на московских улицах, и его нашли только через десять дней.

Миша кивнул и пошел за мной, как теленок.

– Это, между прочим, Казанский вокзал, – небрежно сообщил я.

– Значит, мы находимся на Комсомольской площади, на которой расположены также Ярославский и Ленинградский вокзалы, – обрадованно забубнил Миша. – Слева должна быть гостиница «Ленинградская», а справа, как всем известно…

– Недурно, – похвалил я,