Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях - Иван Егорович Забелин

вывести вон и послать в тюрьму или до указу к себе на очи пущати не велит. А после того за то ослушание отнимается у них честь, боярство или окольничество и думное дворянство, и потом те люди старые своея службы дослуживаются вновь. А кому за такие вины бывают наказания, сажают в тюрьму, и отсылают головою, и бьют батоги и кнутом: и то записывают в книги, имянно, впредь для ведомости и спору»[778].

Так было в официальном быту, за столом царским, где место имело в некотором смысле служебное значение; но ту же силу отчинных счетов замечаем и в частном быту, где место представляло только выражение почета, обхождения. Родовая честь, отчинное старшинство зорко и щекотливо преследовали всякое, даже малейшее нарушение созданного ею порядка отношений, и место не по отчине служило величайшим оскорблением, позором и бесчестьем. Домострой называет безумным того домохозяина, государя дома, который, нанося гостям оскорбление невежественными грубыми поступками, между прочим, и местом обесчестит: «Тот стол или пир (присовокупляет он) бесам на утеху, а Богу на гнев, а людям на позор и на гнев и на вражду, а [о]бесчестным (обесчещенным) срам и на оскорбление»[779]. Так сильно было начало отчинного старшинства, которым управлялись общежитейские отношения, которым исполнена была мысль людей во всех столкновениях между собою. Могла ли развиться или даже существовать общественность при условиях жизни, которые в членах людского союза не допускали ни малейшего равенства человеческих прав, где вместо общества существовала только нумерация отчеств, где не было лиц, а были только цифры, нумера отчеств, где сам по себе никто не имел значения и определялся только системою отчинного старшинства, хлопоча и заботясь не о личных правах, а о правах своего отчества, где, словом, никто не выходил еще из-под родительской опеки и относительно других всегда и везде мог состоять на правах недоросля, малолетнего? Старший на пиру или в другом собрании мог тотчас же сделаться младшим, как скоро являлся кто-нибудь еще старее. Вот почему жизненные практические правила того времени советовали «не садиться на место большее», а садиться на последнем месте, потому что, сев на большое место и когда явится кто честнее, необходимо было поседать ниже и принимать таким образом на свою голову сором – срам; а севши на последнем месте, всегда можно было по предложению хозяина занять высшее место, и тогда будет слава пред всеми сидящими. Вот почему и богатыри, герои нашей древности, садились большею частью по конец стола да по конец скамьи, или на палатный брус, и затем по подвигам делались главными действующими лицами на пиру.

Вещи, конечно, малые – лавка и стул, а между тем и они, как и вообще всякая мелочь отжившего быта, могут дать свидетельство о старой жизни: над ними тоже носится смысл этой жизни. Известно, что стулья (древний стол, столец), кресла и т. п. не были в большом употреблении у наших предков. Меблировка избы с лавками делала их совершенно излишними и ненужными. Но естественно, что по той же самой причине стул, кресло могли получить почетное значение; они могли ставиться лицу, которое своею общественною высотою резко выделялось из толпы; они действительно и были исключительными седалищами для самых старейших лиц, именно для великого князя или впоследствии государя и для патриарха. Кресло в комнате представляло что-то отдельное, независимое, самостоятельное в отношении лавок, и потому в царском быту на собраниях его почти всегда ставили или для самого государя, или только для патриарха. Лавка же, напротив, указывала на неразрывную связь мест, сомкнутость, зависимость друг от друга: сесть на лавке значило войти в тесные отношения с сидящим; занимая первое или последнее место, человек не выделялся из этого круга, а все-таки был первым или последним из сидящих, а не самостоятельным лицом, не состоящим в зависимости от того или другого счета. Как первый без последнего немыслим, так и последний немыслим без первого: их тесно связывают их же нумера. Так тесно связаны были между собою и сидевшие на лавках старинные наши отчинники. Они в известных случаях были сомкнуты как род даже внешним образом – при посредстве лавки. Когда из этой сомкнутой среды стала выделяться самостоятельность лица, независимость его ни от каких счетов, то прежде всего следовало оставить лавку и пересесть на стул, т. е. решительно отделиться от упомянутой среды, потому что на лавке невозможно было выработать своей самостоятельности; на ней все еще царили понятия старшинства семейного, родового – как угодно, но все-таки родственного старшинства, почитавшего каждое лицо недорослем в отношении к восходящему порядку. Эти понятия живут на лавке еще и теперь в крестьянском быту. В эпоху преобразования, когда была признана самостоятельность человеческой личности, лавка действительно была оставлена и русское общество пересело на стулья – подвижные, независимые друг от друга места.

* * *

Обозрение обрядов царского стола, царского пира мы начнем со столов посольских, потому что царское гостеприимство и хлебосольство являлось здесь, за посольским столом, в полной мере, со всеми подробностями старинных обыкновений и придворного этикета. Это не был простой, обыкновенный праздничный стол, к которому приглашались подданные и за которым государь был, собственно, не с гостьми, а среди верных своих слуг, принимавших царское угощенье как почесть, как обыкновенную награду и благоволение, соответственно их родовому старшинству или заслугам личным. За посольским столом особа государя принимает значение доброго, домовитого хозяина, который встречает и угощает дорогого заезжего гостя.

Обряды и разные обыкновения, которые при московском дворе сопровождали прием гостя, шли от глубокой старины.

Давая стол великому послу или высокой особе царского достоинства и духовного сана, государь предварительно делал гостю церемониальный прием. Гость прежде стола должен был видеть пресветлые очи государя[780]. В назначенный день за гостем посылали царский экипаж, великолепно убранный, карету или сани, смотря по времени года. Объявить царское приглашение ездил окольничий с посольским приставом. Поезд окольничьего и царского экипажа за гостем был так же церемониален, как и всякий шаг в подобных случаях. Еще с раннего утра от двора, где стоял гость, и до Красного крыльца во дворце по обе стороны дороги стоял уже строй стрельцов «с ружьем, с знамены и с барабаны» в служилом цветном платье. При этом и самые улицы, по которым назначалось шествие, очищались и прибирались. Навстречу высокому гостю выезжали выборные сотни, или роты из стольников, стряпчих, дворян, жильцов, дьяков и других чиновников, а также сотни низших придворных служителей и солдатские полки, хорошо вооруженные и одетые в цветное платье. Каждая сотня и каждый полк отличались особым цветом кафтанов.