Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн

вошли в коалиционное правительство Шрёдера, о чем экологи других крупных стран могли только мечтать. В 2010–2011 годах Германия встала в авангарде Energiewende, поворота к ветряной и солнечной энергии. ОЭСР, клуб богатых стран, хвалил ее за то, что она “прокладывает путь” к “зеленому росту”2.

В то же время немцы остаются автопроизводителями и владельцами автомобилей, чей интенсивный потребительский образ жизни разрушает планету. Их теплые дома и автомобильное движение по-прежнему почти полностью зависят от газа и нефти. Уголь, возможно, больше не является главным энергоресурсом, но его присутствие по-прежнему очень заметно. В 2018 году Германия стала чемпионом мира по добыче и сжиганию черного лигнита, влажного бурого угля, который производит мало тепла, но много углекислого газа (CO2) и диоксида серы (SO2); лигнит вырабатывал треть электроэнергии страны – столько же, сколько ветряная и солнечная энергетика, вместе взятые. В том году было вывезено 166 миллионов тонн Braunkohle и еще больше грунта – это как если бы Суэцкий канал был вырыт пятнадцать раз. Германия закрыла последнюю каменноугольную (Steinkohle) шахту в 2018 году, но продолжала импортировать уголь, преимущественно из России, – эта часть продолжающейся зависимости страны от ископаемого топлива была раскрыта в феврале 2022 года3.

Все это имеет серьезные последствия. Хотя с 1990 года страна снизила выбросы парниковых газов почти на 40 %, это означает, что в среднем немец по-прежнему производит 8,5 тонн CO2 (по данным на 2019 год), что на тонну больше, чем в среднем по Европе, и далеко от 2 тонн CO2 к 2030 году – уровня, который Парижское соглашение по климату считает необходимым, чтобы к 2050 году удержать повышение температуры ниже 1,5 °C. В 2021 году объем выбросов в Германии увеличился, а не снизился, поскольку страна вышла из пандемии. Картина становится по-настоящему мрачной, если мы примем во внимание любовь немцев к иностранным товарам и ресурсам и добавим ущерб, который их производство и транспортировка (так называемый “перелив”) наносят воде, воздуху и биологическим видам; накануне пандемии Германия импортировала больше газа, нефти и угля, чем в любой год после воссоединения. Global Commons Stewardship Index помещает страну в нижнюю часть международного списка из-за “очень высокого” уровня воздействия на окружающую среду4.

Озеленение (Западной) Германии

Люди всегда взаимодействовали с природой, но только после Второй мировой войны они открыли для себя “окружающую среду”. Именно тогда прежние опасения по поводу загрязнения на местном уровне рек и дикой природы расширились до всеобъемлющего видения планеты Земля и ее взаимосвязанных систем океанов, почвы и атмосферы. В ходе этого мировоззренческого перелома природа перешла из консервативной повестки в прогрессивную.

Первоначальный импульс пришел из Соединенных Штатов, где ученые предупреждали об обеднении, перенаселении и разрушении пестицидами целых экосистем, а активисты в 1969 году создали первые экологические НПО, такие как “Друзья Земли”. В том же году конгресс принял Закон о национальной политике в области окружающей среды, в соответствии с которым было создано Агентство по охране окружающей среды5. Немцы последовали примеру американцев. В начале 1970 года министр внутренних дел Западной Германии Ганс-Дитрих Геншер организовал комитет по Umwelt (в буквальном переводе – “окружающая среда”), а в ГДР в 1972 году было создано целое министерство.

К началу 1980-х годов в Западной Германии существовали крупнейшее антиядерное движение, Партия зеленых в бундестаге, коллективный психоз по поводу явно умирающих лесов и пропаганда энергосбережения. Германия начала определять международную повестку по охране окружающей среды.

Экологический всплеск имел глубокие корни. В конце XIX века врач и зоолог Эрнст Геккель уже придумал понятие Ökologie, чтобы описать, как растения и животные взаимодействуют со своей средой обитания, “друзьями и врагами, симбиотическими партнерами и паразитами”6. Обеспокоенные граждане пытались спасти белую цаплю и райскую птицу от попадания на дамские шляпки. В довершение всего, в отличие от участников кампании в других странах Европы, немецкие защитники природы нашли союзника в лице государстве. В 1906 году Пруссия взяла на себя обязательство заботиться о своих “памятниках природы” (Naturdenkmalpflege). Нацисты в 1935 году приняли новаторский закон об охране природы. После войны защитники природы любили вспоминать его как свой звездный час, как будто “при Гитлере тоже случались хорошие вещи, по крайней мере в начале”. В действительности перевооружение и война превратили закон в мертвую букву, а водно-болотные угодья, деревья и птицы уступили место плотинам, автомагистралям и промышленности7. В молодой Федеративной Республике в охране природы, как и в других областях, денацификация носила ограниченный характер, а преемственность в кадрах сопровождалась преемственностью в образе мыслей и тактике. Защитниками природы были государственные служащие, иногда вышедшие на пенсию и часто не получавшие зарплаты, которые стремились защитить природу, работая с государством. Их энергия была сосредоточена на местных проектировщиках, а не на завоевании внимания широкой публики8.

Защита природы в послевоенные годы началась с довольно разрозненных локальных протестов. В 1953 году люди мобилизовались, чтобы спасти Wutachschlucht, каньон с текущей по нему бурной рекой в Шварцвальде, от плотины, предназначенной для выработки электроэнергии в часы пик; власти в конце концов сдались. Год спустя орнитолог-любитель забил тревогу, когда обнаружил тысячи мертвых уток возле места их отдыха в Кнехтзанде, на песчаной отмели в Нижней Саксонии, которую Королевские ВВС использовали для учений по бомбардировке. На рыбацких лодках протестующие отвезли журналистов на место и потребовали объявить его заповедной зоной; в 1958 году британское правительство согласилось приостановить его военное использование. На окраине Кёльна обеспокоенные граждане вынудили угольную промышленность свернуть запланированное расширение добычи бурого угля, в результате которого было бы вырублено несколько сотен гектаров леса. Жителям Саарского региона повезло меньше. Угольные шахты в соседней Лотарингии выкачивали столько воды с их полей и прудов, что в нескольких городах наблюдалась хроническая нехватка воды и появились глубокие трещины в земле. Рыба в реке Россель погибла из-за загрязнения. Несколько тысяч домовладельцев и мелких фермеров объединили усилия, но безрезультатно. В Баварии разногласия в общинах вызывали фуникулеры и подъемники. Были ли расширяющиеся лыжные курорты золотыми россыпями или же безрассудными азартными играми? Критики отмечали, что в некоторых местах инвестиции в фуникулеры не окупились. Naturfreunde, “Друзья природы”, социал-демократическое молодежное движение, пропагандировало пеший туризм и изначально было настроено против фуникулеров.

Помимо этих локальных сражений было два более крупных дела, которые спонсировала элита: кампанию по созданию национальных парков, проводимую богатым коммерсантом Альфредом Тёпфером, которая привела к созданию шестидесяти двух таких зон, и “Зеленую хартию Майнау” (1961), манифест, инициированный графом Бернадотом на его частном острове на Боденском озере, где здоровая природа провозглашалась фундаментальным