Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн

была Бригитта Х. Для нее этот год был “временной паузой”, потому что она была слишком молода, чтобы учиться на медсестру. Она начала в доме престарелых, где первые полгода провела “почти исключительно на кухне”. Дела пошли веселее, когда ее перевели в детский дом отдыха на острове Зюльт. Когда воспитатели детского сада были заняты, она могла взять на себя заботу о детях. По ее словам, ей было “очень радостно”. “В этом году, – написала другая восемнадцатилетняя девушка, – я стала более независимой и уверенной в себе”. Она многому научилась из повседневного общения с коллегами: “Я могу взять себя в руки и в то же время высказаться, когда это необходимо”. Большинство из этих волонтеров работали в детских домах или домах престарелых. Некоторые считали, что начальство могло бы возложить на них больше ответственности и меньше вмешиваться в их личную жизнь. Однако в целом отзывы были положительными. Чувство, что ты нужен, и возможность изменить ситуацию к лучшему были достаточным вознаграждением. Даже те, кто в течение года сменил планы на будущее с работы санитаром на работу в банке, ни о чем не жалели80.

Однако профессионализация и демократическое признание клиентов как равных также создавали новое давление. Помощники, раньше настроенные патерналистски (и слишком самоуверенно), теперь часто были застенчивыми, тревожными или потерянными. В Кемпен-Крефельде, текстильном регионе с населением в четверть миллиона человек, с 1920-х годов действовала социальная служба мужчин-католиков. В 1973 году штатные социальные работники отмечали проблемы с местными волонтерами. “Они уклоняются от выполнения задач, потому что чувствуют себя перегруженными. Снова и снова они выражают страх потерпеть неудачу. «Принимают ли меня, ценят ли мою помощь?» – такие вопросы они задают часто”. Добровольцы все больше задач оставляли социальному работнику как “эксперту, который, в конце концов, прошел соответствующую подготовку”81. Несколько лет спустя группа студентов, которые вызвались стать волонтерами в проекте автономного терапевтического жилья недалеко от Марбурга, рассказали о своих трудностях. В то время как их сердца рвались к психиатрии, им было трудно “получать какое-либо удовольствие от необходимой организации повседневной жизни”, например, от походов по магазинам или планирования досуга. Они признавались, что испытывают “тревогу и неуверенность”, и часто покидали групповые собрания “удрученными и разочарованными”. Только на встречах с руководителями они преодолевали свой “стыд” и могли выразить ощущение от себя как от “беспомощных помощников”. Частично проблема заключалась в конкуренции: “Кто лучший волонтер; кого больше всего любят жильцы?”82

Тем не менее приток добровольцев в эти годы был впечатляющим. Отчасти это было восстановлением после упадка в годы нацизма. Католики набирали волонтеров в сельской местности еще до Гитлера. В 1962 году Социальная служба мужчин-католиков (Sozialdienst Katholischer Männer) восстановила свою численность; особенно активно они работали с сиротами и безработными. Католическая миссия на вокзалах, основанная в 1895 году, в 1950 году присматривала за 2 миллионами человек и раздавала полмиллиона обедов. Также новые группы заменяли старые. Количество организованных добровольцев, помогавших пожилым людям в своих общинах (Pfarrercaritas), упало с 750 тысяч в 1949 году до половины этого числа в 1962-м. Их место заняли Caritas, Diakonie, Красный Крест и другие. В 1975 году полмиллиона штатных сотрудников различных независимых организаций социального обеспечения могли рассчитывать на поддержку 4,5 миллиона добровольцев. Увеличение государственных расходов на социальное обеспечение увеличило количество волонтеров. Это было еще одним отражением смешанного характера немецкой системы социального обеспечения.

По другую сторону границы, в ГДР, патерналистское государство взяло на себя задачу самостоятельно заботиться о своих гражданах и отменило субсидиарность. Однако это не означало конец волонтерства. Скорее место буржуазных и церковных благотворительных организаций заняла “Народная солидарность”. Хотя Volkssolidarität никогда не достигала размеров независимых организаций соцобеспечения на западе, она не была несущественной. В первые послевоенные годы она мобилизовала более 2 миллионов “помощников по восстановлению” (Aufbauhelfer), которые расчищали разбомбленные города от завалов и строили новые дороги, жилые дома и школы. Жизнь изгнанных из Германии и беженцев из Греции и Кореи была тяжелой, но она была бы еще тяжелее, если бы не волонтеры Volkssolidarität, которые собирали пожертвования и раздавали им одежду и еду83.

В 1950-х годах режим превратил Volkssolidarität в массовую организацию – отчасти для того, чтобы оттеснить церкви. Теперь главным объектом ее внимания стали пожилые люди – как получатели помощи, так и сами активные помощники. “Народная солидарность” организовала социалистический вариант “обедов на колесах”. Veteranenklubs предлагали общение, игры, а иногда и вечеринки и экскурсии. Волонтеры помогали пенсионерам по хозяйству – самими помощницами зачастую были женщины лет шестидесяти-семидесяти. В 1970 году помощники по дому и “пенсионерские бригады” посвящали волонтерству 11 миллионов часов своего времени.

Разумеется, в условиях диктатуры “добровольная” помощь не была полностью свободной. “Народная солидарность” была подчинена режиму и его вспомогательным партиям (Blockparteien). Ключевые чиновники могли быть лояльными сторонниками режима, но рассредоточенные местные группы привлекли множество членов, которые в партии не состояли. В 1960 году существовало 7400 местных групп, насчитывавших более миллиона платных членов; 103 тысячи были активными добровольцами, так называемыми “народными помощниками” (Volkshelfer). К 1988 году их численность удвоилась. Как мы уже видели, с точки зрения общих потребностей в уходе за пожилыми людьми все это было каплей в море. В районе Котбуса – в регионе, где проживал почти миллион человек, – волонтеры доставляли 2 тысячи обедов шесть или семь дней в неделю 84. Однако для самих помощников местные клубы и культурные мероприятия, пенсионерские бригады и кампании “Присоединяйтесь” (Mach mit) по украшению кварталов становились важной частью их идентичности. Они высвобождали энергию, типичную для добровольных ассоциаций в других местах, но в условиях диктатуры имевшую меньше возможностей для реализации, смешивая чувство делания добрых дел с возможностью формировать сообщество по собственному образу.

Падение стены положило конец существованию привилегированной ниши Volkssolidarität. За год после 1989 года количество членов сократилось вдвое. К 2000 году число добровольцев упало до 36 тысяч. Среди немногих групп, которые росли, были спортивные и туристические клубы. “Народной солидарности” теперь приходилось конкурировать в предоставлении социальных услуг с западными организациями социального обеспечения. Поскольку аренда мест для встреч пожилых людей, обеды и помощь по дому – хлеб с маслом – не компенсировались западной системой социального обеспечения, это ускорило падение. Caritas, Diakonie и Красный Крест выиграли от захвата востока западом в такой же степени, как и западные элиты и инвесторы. К 2014 году Volksolidarität обслуживал менее 34 тысяч человек в домах престарелых и амбулаторных центрах85.

Будущее заботы

Сегодня Германия больше, чем когда-либо, является страной добровольцев. За последние двадцать лет