Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн

земли, в том числе и из своей среды, и опирались на антисемитские идеи, имевшие глубокие корни в христианстве. Признание и упоминание этих особенностей не означает игнорирование других массовых убийств – на самом деле, борцы за гражданские права и критики империи размышляли об убийствах евреев в 1950-х годах, сравнительные исследования геноцида процветали после резни в Сребренице в 1995 году, и многие ученые исследовали связи и параллели между колониальным насилием и нацистской империей10.

Что сделало приход постколониализма таким взрывным, так это политика. Признание уникальности холокоста было неразрывно связано с неоспоримой солидарностью Германии с Израилем, и это превратило критику его обращения с палестинцами на оккупированных территориях в чрезвычайно чувствительный вопрос; в 2019 году бундестаг осудил движение “Бойкот, изоляция и санкции” (BDS) как антисемитское, и это решение вызвало широкую реакцию. Войны памяти затронули дополнительный нерв, поскольку у западных и восточных немцев исторические воспоминания серьезно различались. В то время как холокост в 1980-е годы стал краеугольным камнем западногерманской идентичности, в ГДР почетное место занимали убийства нацистами советских солдат и мирных жителей. После воссоединения дом памяти, как и многое другое, нес на себе отпечаток запада. Внезапно в его двери постучали колониальные, советские и другие жертвы. Почему, спрашивали некоторые, гереро получили только помощь в целях развития, а не компенсацию, как евреи, а греки не получили ничего? Были опасения, что холокост может быть принижен как постколониальными левыми, так и правыми популистами и в конце концов превратится в очередной геноцид в глобальной истории насилия. Во время яростных антисемитских нападений подобные опасения приобрели особенно актуальный характер.

Недавнее прошлое Германии показывает, что правосудие для жертв не должно быть игрой с нулевой суммой. Общественная память не имеет фиксированного, ограниченного количества мест. Признание холокоста в 1980-е годы открыло двери для признания геноцида цыган, а в 2016 году – геноцида армян. Дом памяти, как и любой другой дом, иногда требует ремонта. Он больше не принадлежит исключительно этническим немцам. Помимо чернокожих немцев есть миллионы людей с мигрантским прошлым и беженцев, которые все приехали со своими воспоминаниями, болью и предрассудками – холокост должен говорить с ними, даже если они не несут на себе печать Каина. Скоро не останется ни выживших, ни преступников. Мемориальные объекты охватывают самые разные слои населения, но необходимо будет сделать еще больше, чтобы превратить нацистское прошлое также в их общественную память.

Последний удар по самоуспокоенности нанес климатический кризис. Сама по себе связь между экологической и международной справедливостью не нова: в 1980 году “зеленые” выступали за партнерство с Глобальным Югом. Однако в то время их главным врагом была ядерная энергетика, и они призывали к более эффективному использованию ископаемого топлива, а также к энергосберегающим и “более мягким” технологиям, таким как ветер и биомасса. С тех пор глобальное потепление расширило ответственность во времени и пространстве, показав, как выбросы углекислого газа наносят ущерб планете в целом. Добыча и сжигание угля в шахте недалеко от Кёльна больше не рассматривается как просто затемнение неба над Рейном и Руром – это угроза для людей во всем мире сейчас и в будущем.

История дает немецким защитникам окружающей среды мощный потенциал. Они могут опираться на политику совести, питаемую широкими движениями за мир и антиядерными движениями, а конфронтация с нацистским прошлым означает, что бездействие признается соучастием. В то же время они сталкиваются с колоссальными препятствиями. Пытаясь остановить добычу угля, газа и нефти, активисты за климатическую справедливость одновременно бросают вызов модели роста и договору поколений, который поддерживал Федеративную Республику с 1950-х годов.

Углерод настолько глубоко проник в жизнь людей, что обращения к индивидуальному сознанию может быть недостаточно, чтобы разрушить основополагающие нормы и привычки. До сих пор люди, включая политиков, не проявляли особого интереса к вмешательству в образ жизни. Но как бы то ни было, конфликт в Украине усугубил проблему соучастия, поскольку одновременно с поддержкой Киева Германия в течение первых девяти месяцев щедро платила России за ископаемое топливо. Защитники окружающей среды еще не дошли до той точки, в которой в 1900 году находились социалисты, расколотые на революционеров и реформистов. Но теперь они разделены между новым поколением радикалов, поддерживающих идею блокирования шахт и дорожного движения, и Партией зеленых, которая заседает в правительстве и пытается сохранить свет в наличии всеми возможными способами, включая добычу отечественного бурого угля и поставки газа из Америки. Конфликт в Украине имел противоречивый эффект, придав новый импульс развития ветровой и солнечной энергетике и одновременно заставив Германию рыскать по земле в поисках ископаемого топлива.

Германия может быть поляризованной, но она также устойчива, и гораздо более устойчива, чем полагали те, кто в 2022 году предсказывал экономический коллапс и социальные конфликты. Призрак Веймарской республики питает опасения, что рецессия приведет к катастрофе. Сохранение этих страхов вносит свою лепту в разрядку ситуации. Тем не менее Федеративная Республика прошла через многие предыдущие штормы без серьезного ущерба. Если бы любая из паник прошлого по поводу деиндустриализации и дезинтеграции оказалась хотя бы наполовину правдой, страна давно бы прекратила существовать. Немецкая демократия продемонстрировала удивительную прочность. Страна прошла вызывавшую столько опасений осень и зиму 2022 года без серьезного дефицита и беспорядков.

Что показательно, так это курс, который она приняла. “Никогда не быть одинокой” было мантрой Германии, но для своих граждан она имела другой смысл, нежели для международного сообщества. В то время как в военных вопросах солидарность со своими партнерами, как утверждалось, не позволяла Германии брать на себя инициативу, в энергетических и финансовых вопросах она приносилась в жертву внутренним интересам. Правительство выделило компаниям и потребителям, богатым и бедным, 200 миллиардов евро, чтобы поддержать их в период более высоких цен на энергоносители, отодвинув в тень программу стимулирования во время COVID. То, что в Берлине казалось протянутой рукой помощи, в Брюсселе выглядело как несправедливое преимущество, нарушающее равные правила игры на внутреннем рынке Европы. Для тех, кто надеется на более мощную и объединенную Европу, это нехорошее предзнаменование.

Ни одна другая европейская страна не была столь непоследовательна по поводу конфликта в Украине, как Германия. Вопрос военной поддержки бросил вызов глубоко укоренившимся представлениям о том, за что выступает страна, и урокам, которые следует извлечь из ее прошлого. Это было очень личное дело. Для многих граждан прежние массовые движения за мир и против ядерного оружия стали формирующим опытом, как и дебаты о коллективной ответственности за холокост. Мнения высказывались настолько яростно, что иногда казалось, будто нападению подверглась сама Германия. Можно выделить три