Кингс Хайвей - Роман Зинзер

− Эта леди не оплатила покупку, которая находится у нее в пакете. Я ее остановил, попросил показать документы и объяснить неоплату.

− Что не было оплачено? – спросил менеджер. Терри продолжал молчать.

− Я все оплати… − мадам хотела вставить слово, но Терри жестом с открытой ладонью умело ее заткнул.

− Три упаковки колготок, − ответил я. Это было правдой. Тетка долго слонялась между рядами, потом достала из своей сумки многоразовый пакет, под шумок закинула туда колготки по пять долларов и пошла выбирать себе туфли. За туфли она заплатила, а несчастный нейлон так и остался лежать на дне ее пакета.

− Могу я попросить показать ваши чеки и содержимое пакета? − очень вежливо спросил менеджер. Я не знал его имени, но держался он очень хорошо. Опыт.

− Fuck you! – сказала мадам и собралась уходить.

− Мы будем вынуждены вызвать полицию, − сказал менеджер.

− Fuck police! – сказала на это престарелая анархистка и ускорила шаг. Мы с Терри посмотрели на менеджера. Он остался на месте.

− Пусть идет. Три упаковки колготок, пятнадцать долларов. Из допустимого предела краж нас это не выбьет. Дольше возиться, − ответил тот.

Да, для каждого магазина были установлены допустимые пределы краж. То есть сколько и чего может быть унесено шоплифтерами без угрозы санкций для охранников этого магазина. А в моих «Таргете» и «JC Penney» порог был большой из-за «неблагополучности» района. Шоплифтеров у нас много. И хоть поймать можно не всех, но с кем-то мы справляемся.

− А что там про деньги? – спросил Терри меня, после того как менеджер магазина ушел по своим делам.

− Я ей сказал, что в случае подтверждения кражи ей будет выписан штраф на три сотни долларов. Так что лучше бы ей сходить и заплатить.

− Понятно, − сказал Терри, хлопнул меня по плечу и пошел обратно в супермаркет.

Я выдохнул.

***

За смену на воришках получалось триста – триста пятьдесят долларов. Можно было сделать и больше, но я сдерживался и выставлял счет только самым надежным.

Маша тем временем сразу после той нашей прогулки заболела. Или сказала, что заболела. То ли ангина, то ли еще что-то типа гайморита, я не расспрашивал. Наши занятия перешли в скайп и на почту: я отправлял ей задания, она из-под палки их делала, а потом я все это дело комментировал. Спустя дней десять после ее ангины, когда дело уже вроде пошло на лад, она сказала, что ненадолго съездит в Россию к родителям. На неделю или около того. Я по такому случаю надавал ей заданий вперед и, если можно так сказать, по уши погрузился в свой почти безобидный криминал: добавил себе еще одну смену, так что в неделю на охранке выходило две тысячи долларов плюс копейки. И еще официальная зарплата – пятьсот сорок долларов за пять рабочих дней.

Нет, я не так уж быстро «вработался». В смысле привык вершить самосуд и собирать доллары с шоплифтеров. Иногда меня прямо мучила совесть: «Могу ли я по сотке брать?», «Правильно ли я делаю?» и тому подобное самоедство и достоевщина. Но все это быстро проходило, особенно после подсчета на калькуляторе недельного заработка.

«Я для хорошего дела – учиться, да и воровство пресекаю в самой его эффективной форме – в форме штрафа. Что толку, если чувака депортируют, поставят на учет или просто поругают?» − по-моему, вполне убедительная мотивация, чтобы напрягать студентов, иммигрантов и прочих незаконопослушных господ на деньги.

За три недели отсутствия Маши и пять смен в неделю было заработано почти девять тысяч долларов. Я заплатил за следующий месяц аренды квартиры, за следующий семестр своей школы английского и в один из своих выходных, в полноценный выходной без Маши и ее экзамена я выспался до одиннадцати и засел за компьютер в поисках места, куда пойти учиться.

Искать было сложно. В образовательной системе США я не понимал ничего, программ было много, цены были непонятны: нигде не писали сразу и четко, сколько будет стоить отучиться в какой-нибудь магистратуре. Потратив полдня на поиски, более или менее составив себе общую картину, я вышел на улицу проветриться. Там было много чаек и дул сильный жаркий ветер. Я пошел пешком до Кингс-Хайвея в «Бейгл Бой». На улице заморосило.

В «Бейгл Бое» народу было мало: три часа дня, завтраки и ланчи давно кончились. Вдоль оконных стоек на высоких стульях сидели три человека: два мужика с газетами «USA Today» и девушка, тыкающая в телефон. За кассой была снова София, та, с худыми ключицами и серыми волосами, по которой я время от времени сох, когда жил на этой самой Кингс-Хайвей с руммейтом Юрой. Да и сейчас сохну: она очень красивая. Полгода прошло, а София не изменилась. Кассирша. Джинсы и рубашка на пару размеров больше. Бейджик с именем.

Я купил то, что и хотел купить, – стакан кофе и бейгл. Расплатился сотней. София надавала мне мелочи. Неожиданно, наверно, от нового чувства, что у меня на карточке есть почти десять тысяч долларов, я стал очень смелым.

− You are very beautiful, − выпалил я в тот самый момент, когда к Софии, с серыми волосами и худыми ключицами, подошел повар-мекс, поставил перед ней противень с какими-то булками и поднял на меня бровь. София отвлеклась на булки и мекса.

− Excuse me? − переспросила она меня с жестковатым акцентом.

«Турция», − задумался я на секунду.

Я замотал головой в ответ, запихал долларовые бумажки в карман, а центы – там было бакса на два − оставил лежать на прилавке. София на секунду оторвала взгляд от кассы, посмотрела на мелочь, на меня и четко, но тихо сказала: «Thanks!».

Я сел на угол стойки в кафе, тоже взял газету и начал листать. Зазвонил телефон. Я по привычке напрягся. Терпеть не могу телефон. Это была Маша: она вернулась в Нью-Йорк и предлагала возобновить наши экзаменационные уроки. Я сказал, что завтра работаю, поэтому начнем послезавтра. Она деловым тоном согласилась и попрощалась.

Я дожевал бейгл и собрался уходить обратно домой. Ко мне подошел мекс и начал помогать убирать мои тарелку и кружку. Странно, обычно это делали сами посетители.

− Она моя девушка, − с сильным испанским акцентом сказал мекс и гневно сверкнул на меня глазом. Я удивился и посмотрел на мексиканца.

На вид парню было лет девятнадцать, засаленное лицо, легкая прыщавость и редкая, неаккуратно сбритая растительность на лице.