Битва за Адриатику. Адмирал Сенявин против Наполеона - Владимир Виленович Шигин

– Мой генерал жалуется на жестокость ваших солдат-горцев и желает, чтоб всех их удалили в свои границы!

– Что ж, – помолчав, промолвил Сенявин. – Я сейчас же отпишу ответ вашему командующему!

Письмо Сенявина достойно того, чтобы привести его целиком. Вот оно:

«Господин генерал Лористон! В письме вашем… жалуетесь вы на жестокость моих солдат, следственно русских. Вы так ошибаетесь, г. генерал, что почитаю совершенно излишним опровергать сказанное вами, а сделаю одно только замечание… О черногорцах и приморцах считаю нужным дать вам некоторое понятие. Сии воинственные народы очень мало еще просвещены, однако же никогда не нападают на дружественные и нейтральные земли, особенно бессильные. Но когда узнали они, что неприятель приближается к их границам с намерением внесть огнь и меч в их доселе мирные хижины, то их справедливое негодование, их ожесточение простерлось до такой степени, что, ни моя власть, ни внушения самого митрополита не в состоянии удержать их… По их воинским правилам оставляют они жизнь только тем, кои не вступая в бой, отдаются добровольно в плен, что многие из ваших солдат, взятых ими, могут засвидетельствовать… Признаюсь, г. генерал, я не вижу конца несчастиям, которые нанесли вы области Рагузской и тем еще более, что вы, принуждая жителей сражаться противу нас, подвергаете их двойному бедствию… Одно средство прекратить сии несчастия – оставьте крепость, освободите народ, который до вашего прибытия пользовался нейтралитетом и наслаждался спокойствием и тогда только можете вы предположить, чтобы черногорцы возвратились в домы…»

Вечером того же дня Сенявин прямо на барабане набросал донесение об одержанной победе и Александру Первому: «… Доказано…, что для храбрых войск вашего императорского величества нет мест неприступных, ибо они везде разбили неприятеля…»

* * *

Сражение за Рагузу случилось 5 июня 1806 года. Если бы только мог знать Сенявин, что происходило в эти самые дни в Петербурге и Париже! Но этого ему не было дано… А там вновь, как и раньше, в победную поступь русских воинов вмешалась высокая политика, и в какой уже раз просчеты кабинетных стратегов перечеркнули то, что было добыто кровью на полях брани!

Так что же случилось в Европе в первых числах далекого от нас 1806 года? А случилось следующее… Наполеон, уязвленный «неуступчивостью» Австрии в отношении Бокко-ди-Катторо, выдвинул Вене ультиматум: или-или! Судьба империи Габсбургов повисла на волоске. Император Франц буквально заламывал руки перед послом Разумовским, умоляя того хоть как-то повлиять на упрямого Сенявина.

– Вы же сами толкаете нас к войне с Парижем! – рыдал он. – Но войны теперь уже не будет, будет бойня! У нас нет никаких сил. Наполеон раздавит нас, а потом возьмется и за вас. Знаете, какая у него сила? А потому лучше отдайте корсиканскому чудовищу Далмацию, пусть он ей подавится! Спасите нашу и вашу дружбу! Спасите нас!

– Дипломатия хороша только тогда, когда она подкреплена хорошим штыком! – резонно заметил императору Разумовский. – Однако Россия постарается изыскать возможность помочь своему союзнику!

Заволновались не на шутку и в Санкт-Петербурге. Император Александр не желал нового и окончательного разгрома Австрии, видя в ней своего важного стратегического союзника на будущее. А тут еще тревожные слухи из Лондона. Англия, этот непримиримый и извечный враг французской революции, после внезапной кончины своего премьера Вильяма Питта-младшего желала круто изменить свою политику и идти на мир с всесильным Парижем. С этой целью на переговоры с Талейраном был послан уже инкогнито лорд Ярмут. Не решилась порвать с Наполеоном пока и Пруссия. Фридрих-Вильгельм Второй все еще тешил себя иллюзиями относительно обещанного ему Ганновера. Теперь России грозила незавидная участь остаться один на один против всей Европы. И тогда Александр Первый решился на шаг, на который не смог решиться даже после Аустерлица. Он тоже решил на время замириться со своим главным врагом.

– Это вовсе не будет долгий мир! – объявил он узкому кругу своих интимных друзей. – Это будет лишь передышка!

Советнику министерства иностранных дел Убри он дал все полномочия для переговоров. 5 июня в день битвы за Рагузу Убри спешно прибыл в Париж, а еще три дня спустя там был подписан и мирный договор между Россией и Францией. Параграфы его вызвали немалое удивление даже у видавших виды политиков. За призрачное обещание вывести в течение трех месяцев французские войска из Германии, Убри согласился отдать Парижу Катторо даже до утверждения договора царем! Как затем много говорили в Петербурге, скорее всего, при этом не обошлось без хорошей взятки. Но доказать факт подкупа сделать не удалось, а может быть, просто и не было желания.

8 июня в российский полевой лагерь у Старой Рагузы прибыл курьер и к Сенявину. То был представитель министра иностранных дел поручик Фенш. В послании министр осторожно хвалил вице-адмирала, но тут же оговаривался, что впредь, прежде чем на что-то решиться, Сенявину необходимо советоваться с ним. Относительно последних новостей об отношениях с Францией министр почему-то в письме промолчал. Но и того, что читалось между строк, уже было достаточно, чтобы понять – настоящая дипломатическая чехарда еще только начинается.

* * *

На «Венусе» ставили паруса. Фрегату предстояло срочно идти на охрану захваченного у французов острова Курцало. Уже на выходе из пролива сошлись с фрегатом «Автроил». Развозов переговорил с командиром «Автроила» Бокманом. «Автроил» имел ту же задачу, что и «Венус», и капитаны решили следовать к острову вместе.

До Курцало дошли без приключений. Море было пустынно. Ветер легкий и попутный. Офицеры откровенно страдали. Сейчас, когда сухопутные войска сражались под Рагузой, а линейные корабли прикрывали их с моря, всем было обидно заниматься охраной пусть важного, но все же отдаленного острова. Однако вскоре всем пришлось встрепенуться. На рагузском берегу, отделенном от острова четырехмильным проливом, заметили передвижение каких-то войск. Прикинули, что нашим здесь быть пока рано. Значит, французы! На фрегатах ударили тревогу, зарядили пушки картечью и двинулись к материковому берегу. Однако, подойдя ближе, в зрительные трубы рассмотрели австрийские флаги.

– Отбой! – скомандовали канонирам.

Те с явной неохотой, наклоняли стволы и выкатывали из них обратно на палубы черные чугунные шары.

К австрийцам для выяснения ситуации Развозов отправил Броневского. Союзники встретили шлюпку настороженно. Кроме офицера, никому покидать ее не разрешили. Рядом выставили усиленный караул. Наши матросы такой встречей были обозлены. Они поносили карауливших последними словами и грозились отлупить. Те в ответ потрясали ружьями с примкнутыми штыками.

– Ты, австрияка, ружом своим не очень-то тряси, а не то я тебя веслом по башке тресну! – предупредили мадьяров наши. – Мало тогда не будет, и пулька не поможет!

Броневского так же под конвоем отвели к штабной палатке, где отдыхал от ратных трудов командир отряда фельдмаршал-лейтенант граф Беллегард. Как