28 мгновений весны 1945 года. Иллюстрированная версия - Вячеслав Алексеевич Никонов

в Ставку», – писал Рокоссовский. 6 апреля была издана директива 2-му Белорусскому фронту. В овладении Берлином непосредственно он не участвовал, наступая на запад севернее столицы Германии для разгрома сильной штеттинской группировки противника.

Командующий 2-м Белорусским фронтом генерал армии Константин Константинович Рокоссовский на командном пункте.

На дальнем плане справа – Член военного совета 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенант Константин Федорович Телегин. Слева – заместитель начальника штаба 1-го Белорусского фронта – начальник оперативного управления штаба фронта генерал-майор Иван Иванович Бойков

1944 г.

© Виктор Кинеловский/РИА Новости

Перед Рокоссовским стояла непростая задача, которую он описывал так: «По решению Ставки нашему фронту следовало в кратчайшие сроки перегруппировать войска на запад, на штеттин-ростокское направление… Только вчера войска наступали на восток, сейчас им нужно было повернуть на запад и формированным маршем преодолеть 300–350 км, пройти по местам, где только что закончились ожесточенные сражения… а работы по расчистке дорог и восстановлению переправ через многочисленные реки, речки и каналы только начинались. На железных дорогах не хватало подвижного состава, а полотно и мосты были в таком состоянии, что поезда тащились со скоростью пешехода. И вот в таких условиях надо было передислоцировать сотни тысяч людей, тысячи орудий, перевезти десятки тысяч тонн боеприпасов и уйму другого имущества».

Итак, общий замысел операции был определен: как можно быстрее разгромить немецкую группировку на Берлинском направлении, овладеть германской столицей и выйти на реку Эльба. Выполнение этой задачи возлагалось на все три фронта. Удар в направлении на Берлин наносил 1-й Белорусский фронт Жукова, одновременно частью сил обходя город с севера. 1-й Украинский фронт Конева наступал южнее Берлина, обходя город с юга. 2-й Белорусский Рокоссовского наносил рассекающий удар севернее Берлина, обеспечивая правый фланг 1-го Белорусского фронта от возможных контрударов противника с севера.

Начало операции устанавливалось Ставкой для войск 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов 16 апреля, для 2-го Белорусского – с учетом необходимой передислокации – 20 апреля.

Театр военных действий был весьма сложным для наступательной операции. Множество озер, соединенных между собой реками и каналами, труднопроходимые для танков и другой техники. Немцы прочно укрепились на левом берегу Одера и Нейсе от Шведта до Губена, общая глубина естественных и инженерных рубежей обороны доходила до 30–40 километров. Апрель – пора бурного разлива рек и ручейков, которые затопили низины и луга, пашни превратились в топкую грязь. Магистральных дорог, по которым только и могла передвигаться техника, от Одера к Зееловским высотам немного. А сверни чуть в сторону – сразу завязнешь в болоте.

«Оставшиеся в руках противника господствующие высоты в Зееловской гряде давали возможность вести наблюдение за всей долиной, где сосредоточивались наши войска, – писал командующий 8-й армией генерал-полковник Василий Иванович Чуйков, будущий маршал Советского Союза. – Нам очень трудно было скрытно производить передвижения. А хотелось незаметно подвести войска, особенно артиллерию и танки, к исходным позициям. Но как это сделать, когда противник отчетливо видит наши позиции не только на плацдарме, но и на восточном берегу? Даже ночная темнота не выручала нас: враг прощупывал местность лучами прожекторов. А мы не открывали по ним огня: артиллеристам было приказано не выдавать себя, молчать до последней минуты. Гасли прожекторы – вспыхивали осветительные бомбы, сброшенные с разведывательных самолетов, и вся долина опять была как на ладони перед глазами гитлеровцев.

Немецкие солдаты на оборонительных позициях в районе Зееловских высот

3 апреля 1945 г.

Маскировка войск осложнялась тем, что деревья еще не распустились, а закапываться в землю не давали вешние и грунтовые воды. Копнул один раз штыковкой – и ямка сию же минуту заполняется мутноватой водой».

Силы немецкой обороны были весьма внушительны. Жуков давал по просьбе Сталина такую оценку: «По нашим данным, немцы имели здесь четыре армии, в составе которых было не менее 90 дивизий, в том числе 14 танковых и моторизованных, 37 отдельных полков и 98 отдельных батальонов.

Впоследствии было установлено, что на Берлинском направлении находилось не менее миллиона человек, 10,4 тысячи орудий и минометов, 1 500 танков и штурмовых орудий, 3 300 боевых самолетов, а в самом Берлине, кроме того, еще формировался двухсоттысячный гарнизон… От Одера до Берлина создавалась сплошная система оборонительных сооружений, состоявшая из ряда непрерывных рубежей, по нескольку линий окопов».

Но, конечно, советская группировка войск была заметно сильнее. Причем не только немецких войск, но и союзных. Как справедливо заметили британские историки, численность двух любых советских фронтов «равнялась численности всех англо-американских войск на западе».

Колонна советских тяжелых танков ИС-2 на шоссе, ведущем в направлении Берлина

Апрель 1945 г.

Ставка сосредоточила на Берлинском направлении 2,5 тысячи человек (вместе с тылами), более 42 тысяч орудий и минометов, свыше 6,2 тысячи танков и самоходно-артиллерийских установок, 7 500 боевых самолетов. На Берлин наступали сразу четыре танковые армии: две (1-я и 2-я) в составе 1-го Белорусского фронта и две (3-я и 4-я) в составе 1-го Украинского фронта.

И эти войска рвались в бой. Заместитель наркома внутренних дел комиссар госбезопасности 2-го ранга Иван Александрович Серов был уполномоченным НКВД на 1-м Белорусском фронте (институт таких уполномоченных был введен в январе 1945 года). Серов потом возглавит КГБ СССР и оставит дневники и мемуары, которые найдут через четверть века после его смерти. Записи были не для печати, и на них нет следа советской цензуры. Интересные воспоминания. Так вот, Серов писал: «Ведь в эти дни достаточно было посмотреть на солдат и командиров, так сердце радовалось: подтянутые, выбритые, белые воротнички подшиты, в глазах радость, ни одного вялого, ну любо смотреть. И чувствовалось, какое единство мыслей, желание закончить войну и вернуться домой».

Жажда мести немцам клокотала в груди у многих советских людей. Писатель Илья Эренбург был в первых рядах тех, кто считал, что немцы должны ответить за все: «Покровители гитлеровцев рядятся в различные одежды, одни надевают сутаны, другие – тоги архидемократов. Журнал “Политик”, выходящий в Нью-Йорке, патетически восклицает: “Неужели вы не будете протестовать против того, чтобы немецких солдат заставили работать в России? Неужели вы не будете протестовать против неистовства советских писателей, как то: Алексея Толстого и Ильи Эренбурга?” Квакерша Рут Фрай в английской печати требует пощады гитлеровским палачам. Французские эстеты из журнала “Арш” возмущаются: “Войны вообще богаты эксцессами, и было бы противным законам истины и красоты говорить об ответственности Германии”… Вся эта компания, будучи достаточно пестрой, едина в стремлении оградить фашистов от справедливого