Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн

class="p1">Социалистическая Восточная Германия воспринимала себя как новую страну, не запятнанную нацистским прошлым. Антифашизм, на котором она была основана, послужил освобождению ее граждан. Она не отвечала за преступления против евреев и, соответственно, ничего не была им должна. Единственными жертвами, заслуживающими какой-то компенсации, были советские люди и немецкие коммунисты, боровшиеся против Гитлера.

Капиталистическая Западная Германия, напротив, нашла свою идентичность в идее преемственности: нацистский режим умер 8 мая 1945 года, но немецкое государство продолжало жить, как и немецкий народ. Западная Германия признала ответственность общества за преступления и потери нацистского времени. Тем не менее это представление об исторической ответственности страны не было лишено моральных ловушек. Ущерб от военных действий и ущерб от зверств нацистов смешались в результате соперничающих политик жертвы. Не были ли жертвами войны и террора немецкая вдова, чей дом был разбомблен, силезский беженец и солдат-инвалид? Если восточногерманская концепция жертвы была слишком узкой, то в Западной Германии она стала настолько широкой, что порой могла утратить понимание различия между невинными жертвами нацистских преступлений и не очень невинными немцами, потерявшими дом или руку во время войны, которую они, так или иначе, поддерживали. И все же Западная Германия в начале 1950-х стала выплачивать репарации, сперва Израилю и выжившим немецким евреям, а затем и тем странам Западной Европы, в которые вторгалась.

Масштаб этих выплат и их ограничения остаются предметом жарких споров. Но это не должно отвлекать нас от их исторического значения: в молодой Федеративной Республике мораль сильно изменилась. Меньше чем за десятилетие вопросы личной совести, индивидуальной вины, искупления и прощения стали достоянием общественности, приняв форму международных договоров, выплат долга и местных властей, пересчитывающих дни в концлагере в ежемесячные чеки для выживших. Личная вина уступила место общественным обязательствам. Но коллективный стыд остался.

Страна лагерей

Германия 1945 года была местом гуманитарной катастрофы. Более 6 миллионов солдат погибло или пропало без вести. Около трети квартир и частных домов было разрушено. Страна напоминала гигантскую пересадочную станцию для людей, лишившихся корней. Почти 10 миллионов бывших узников концлагерей, подневольных рабочих и жителей Восточной Европы, бегущих от Советов, пытались разобраться, что к чему11. Помимо них были еще многие миллионы немцев, чьи жилища были разбомблены, и беженцев из утраченных восточных провинций рейха. Война отбрасывала длинную тень. В 1955 году в Западной Германии было 4,3 миллиона официально признанных жертв войны – вдов, сирот и инвалидов; десять лет спустя их число все еще составляло пугающие 2,8 миллиона. После потери восточных провинций оставшаяся часть страны была оккупирована союзниками и разрезана на четыре зоны: советскую на востоке, американскую на юге, британскую на севере и французскую на востоке Рейнской области и в Сааре. Берлин поделили на четыре сектора.

Во всех зонах были лагеря: для бывших узников концлагерей, новоприбывших перемещенных лиц из Польши и других частей Восточной Европы, военнопленных, немецких беженцев с востока и арестованных нацистов. Четверть миллиона нацистских чиновников провели лето 1945 года в лагерях западных зон. Некоторые из этих лагерей были бывшими нацистскими концлагерями. Через десять лет после войны главная протестантская благотворительная организация Evangelisches Hilfswerk все еще заботилась о четверти миллиона человек в четырех тысячах лагерей западных зон. Недостаток продовольствия и кризис публичного здравоохранения ухудшали ситуацию. Если во время войны немцы пировали за счет того, что вывозили с востока, то теперь в Германию пришел голод. Зиму 1946–1947 годов запомнят как “голодную”. В июле 1946 года среднестатистический немецкий мужчина в возрасте от двадцати до тридцати лет весил 59 килограммов. К февралю 1948-го эта цифра снизилась до 52 килограммов. Многих от голодной смерти спасали только посылки CARE из-за границы и помощь соседей. Единственным же рынком, процветавшим в Германии в первые послевоенные годы, был черный12.

В свете этой катастрофической ситуации с учетом уровня насилия при нацистах поражает общественное спокойствие послевоенной Германии. Миллионы жертв жили в той же стране, что и преступники. Но убийства из мести были редки, их совершали в основном заключенные-иностранцы и подневольные рабочие. Так, в начале мая 1945 года поезд с заключенными из концлагеря, которых увозили от наступающих американцев, остановился у Штарнбергер-Зе около Мюнхена. Группа литовцев тут же набросилась на самого брутального из охранников-эсэсовцев и заколола его собственным штыком. Затем они окружили других эсэсовцев, заперли их в вагоне и сдали подошедшим американцам. Тремя месяцами позже сотня перемещенных лиц окружила ферму возле Мюнстера, избила ее хозяина и подожгла строения. Двое детей погибли в огне. Следствие установило, что трое из перемещенных поляков перед этим пострадали в стычке с группой немцев. Некоторые оправдывали грабежи и воровство тем, что они лишь повторяют то, что делали немецкие солдаты на востоке. Тем не менее, хотя подобные инциденты не были единичными, уровень преступности среди перемещенных лиц не был чем-то исключительным и не превосходил уровень преступности среди немцев в те же годы. К тому же в нескольких случаях бывшие подневольные рабочие помогали своим немецким хозяевам отбиться от грабителей14.

В других же странах, напротив, конец войны вызвал волну убийств из мести. Во Франции, Италии, Норвегии и Нидерландах около 100 тысяч коллаборационистов было убито в ходе кровавых актов “очищения” (epurazione). Это были гражданские конфликты, когда бойцы Сопротивления сводили счеты с соотечественниками, сотрудничавшими с фашистскими оккупантами. Германия избежала и масштабного насилия, и гражданской войны, и произошло это по нескольким причинам. В отличие от Франции или Норвегии, Германию не освобождали от иностранного ига – она сама была агрессором. Поэтому она не переживала внутренних разделов, которые неизбежны при иностранной оккупации. Для большинства немцев 8 мая 1945 года было днем поражения от иностранных держав, а не днем освобождения. Здесь не могло возникнуть мифа о победоносном Сопротивлении, как в Италии или Франции. В Германии группы Сопротивления были ничтожным меньшинством и сами знали об этом. Одно дело – “epurazione” нескольких тысяч ненавистных коллаборационистов. И совсем другое – кровавая месть целому народу соучастников. Поражение было настолько полным и сокрушительным, что уничтожило любые серьезные вызовы со стороны крайне правых или крайне левых. Большинство нацистских фанатиков с правого фланга погибло в последней битве, покончило с собой или было интернировано союзниками. Многие из рядовых немцев, поддерживавших нацистов, как мы видели, успели на поздних стадиях войны перекраситься в тайных критиков режима или в его жертв. Безоговорочная капитуляция и союзническая оккупация означали, что мифа об ударе в спину или разговоров о несправедливо навязанном, позорном мире, как в Версале, уже не будет. Все это делало 1945 год непохожим на 1918-й. Большинство