Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн

народной милиции, образованной из членов гитлерюгенда, стариков и женщин, рыть траншеи, идти в ПВО и бить врага на германской земле. Армейские части освежили необученными подростками. Однако не все были так уж недовольны мобилизацией детей. В середине марта 1945 года газета описывала случай, когда канадский солдат дружелюбно заговорил о чем-то с немецким мальчиком, а тот выхватил пистолет и застрелил его. Немецкий солдат из части, расположенной в Богемии, пришел от этого рассказа в ужас. Как теперь они могли ожидать от противника милосердия? Однако, кроме двух его товарищей, остальные солдаты одобряли этот поступок и выражали восхищение мальчиком162.

Для большинства немцев, тем не менее, мобилизация детей и женщин стала последней каплей. Она выбила почву из-под ног у них как у представителей Kulturnation, превосходящей восточных “варваров”. Годами нацисты проклинали Советы за то, что они гонят в армию женщин, и партизан за то, что те не хотят сражаться как настоящие солдаты. К ноябрю 1944 года Гуго Манц – врач, писавший письма пропавшему без вести сыну, – начал критиковать двойные моральные стандарты Гитлера. Сначала он высказал критику в адрес “партизанок”, теперь же его дочери Аннемари приходилось копать противотанковые траншеи и участвовать в ПВО. Ему удалось устроить ее на работу в Красный Крест. К февралю 1945 года он уже не прибегал к высшим силам для объяснения причин бомбардировок, но связывал их исключительно с “ошибками политического и военного руководства”163. В том же месяце капитан Зигфрид Кесс решил, что для него война закончена. Он дезертировал. “Командовать ротой, а затем батальоном – это была радость, – говорил он через два месяца товарищам-военнопленным. – Видеть их воодушевление, их самопожертвование… но ради чего, в конце концов? Товарищество было положительным идеалом. Но ближе к концу у меня были восемнадцатилетние и даже семнадцатилетние парнишки – замечательные парнишки… было так больно видеть, как их убивают”. Только тогда, когда нацисты выдали оружие их собственным детям и женщинам, эта война в глазах многих немцев окончательно стала убийством. “Говорят, что теперь уже и женщин забирают в армию, – сообщал другой военнопленный. – Я едва этому верю, я этого не понимаю. Это не война, это массовое убийство”. Нацисты стали “преступниками”164. В хаосе, начавшемся после бомбардировки Дрездена, Виктор Клемперер сорвал с себя еврейскую звезду и сумел уехать в деревню в Баварии. Он отмечал, что мнения местных жителей о происходящем все сильнее разнятся. Если некоторые все еще надеялись, что американцы рассорятся с русскими и у Германии появится еще один шанс, то остальные порицали призыв гитлерюгенда как “детоубийство”165.

Теперь у нацистов было два врага – войска союзников, все глубже продвигавшиеся на территорию рейха снаружи, и падение их собственного авторитета изнутри. Реакция нацистов соответствовала их образу мышления: призывы к воле и жестокое наказание всех несогласных. С 1933 года нацисты применяли насилие против “врагов” Volk. Весной 1945-го нарастающая волна насилия достигла самого Volk. Остатки правосудия были выброшены на свалку, и армия получила полномочия казнить любого, кто отказывается воевать. Генерал Фердинанд Шёрнер, любимец Гитлера, вводил жесточайшую дисциплину. Дезертиров, мародеров и уклонистов расстреливали или вешали. Никакого “продвижения назад” быть не могло. Немецкий солдат должен был сражаться до последнего патрона; впрочем, для себя Шёрнер сделал исключение из этого правила и в день капитуляции улетел на самолете в Альпы, бросив своих солдат166.

В начале апреля 1945 года Гиммлер приказал расстреливать всех мужчин в домах, где вывешивают белые флаги. Типичная реакция последовала утром 6 апреля в Хайльбронне. Американские войска уже заняли часть города. Местный нацистский руководитель Драуц и глава гитлерюгенда Оскар Бордт, командовавший народной милицией, заметили в окне одного из домов на Швайнсбергерштрассе белые простыни. Драуц скомандовал: “Перестрелять их всех!” Через несколько минут прозвучало шесть выстрелов. Местный чиновник и его жена лежали в крови, с простреленными головами и шеями. Их сосед-священник попытался убежать в подвал, но споткнулся. Его застрелили прямо в сердце, и он упал мертвым на руки своей жены. Бордт побежал наверх, в квартиру, где висел флаг. Дверь открыла одинокая пятидесятидвухлетняя женщина. Да, это она вывесила белое полотно, его надо убрать? Он выстрелил в нее, но она, к счастью, упала с лестницы и осталась жива. Но Бордт еще не закончил. В саду он настиг другого соседа, пытавшегося убежать. Тот уверял, что не имеет никакого отношения к белой простыне, но безрезультатно. Бордт застрелил его в упор. В доме напротив из окна тоже свешивался белый флаг. Жена доктора сказала, что это она его повесила, а мужа “нет дома”. Бордт выстрелил ей в грудь. В 1948 году немецкий суд приговорит Бордта к пятнадцати годам тюрьмы за преднамеренное убийство и покушение на убийство167.

К страху перед наступающими русскими теперь прибавился страх перед нацистами-фанатиками и мародерствующими немецкими солдатами. “Все, чего я сейчас боюсь, это немецкий солдат”, – говорила в апреле 1945 года школьная учительница из баварской деревни168. В Берлине Криста Ронке была одной из беженцев с востока; она прибыла в столицу в январе 1945-го. “Все ругают правительство, – записывала она в марте в своем дневнике. – Пора бы им уже все закончить, без лишней крови и разрушений”. Нацисты запугивали население рассказами о том, что “враги всех перебьют и т. д. Вражеское радио уверяет в обратном. Никому нельзя верить. Возможно, правда где-то посередине”. Создание отрядов “Вервольф” показало, что нацистское руководство “окончательно спятило”. “Не могу сказать, как я зла на эту банду преступников”. Криста надеялась, что скоро придут американцы и закончат войну.

Однако месяц спустя Берлин взяли русские. Фройляйн Ронке было шестнадцать, и ее, как и многих других девушек и женщин,!•••••••••••••!; возможно, таких женщин было около миллиона. Неверно, что они все молчали, напротив, женщины активно обсуждали произошедшее друг с другом.!•••••••••••••••••••! Скрыть беременность было трудно. Ронке записала в дневнике о случившемся с ней.!•••••••••••••••••••!. “Удивительно, но мне совсем не было страшно.!•••••••••••••••••••! Было немного больно. В любом случае это было ужасно”. Месяцем позже она записывает, что жизнь становится выносимой!•••••••••••••••••••!169. Сравнение говорит само за себя. Эскалация насилия в последней битве сместила баланс добра и зла.

Но ничто в этом аду не могло сравниться с тем, что пришлось вынести в последние месяцы войны обитателям концлагерей и иностранным рабочим. Согласно приказу Гиммлера, концентрационные лагеря следовало эвакуировать, чтобы они не попали в руки противника. Начались страшные марши смерти: десятки тысяч заключенных перемещали в тыл. Слишком слабых расстреливали по дороге. Из тех, кто все же добрался до Берген-Бельзена и других лагерей, далеких от линии фронта,