Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн

солдат, если они не сидели в лагере для военнопленных, просто радовались тому, что живы, и не хотели вступать в парамилитаристские организации; несколько нападений партизан-“вервольфов” на части союзников лишний раз укрепили в людях чувство, что нацизма они уже наелись. Если в мае 1945 года кто-то и жаждал мести, то это чувство утихло к 1946–1947 годам, когда многие из ненавистных нацистов были освобождены из лагерей. Да и немецкие коммунисты тоже не хотели браться за оружие: Советы устроили для них коммунистическую зону. Разделение Германии успешно развело левых и правых экстремистов по разным углам, предотвратив тем самым гражданскую войну, подобную той, что началась после Первой мировой.

Но общественное примирение не было решенным вопросом. После освобождения ситуация оставалась подвижной. Те, кто жил возле лагерей, опасались грабежа и мести и выставляли охрану, чтобы защититься от возможных нападений бывших узников. В июле 1945 года Эрл Г. Харрисон, юрист по вопросам иммиграции, был отправлен президентом Трумэном проинспектировать лагеря для жертв нацизма в американской зоне. Увиденное его потрясло. Заключенные все еще были одеты в полосатые концлагерные робы или вылинявшую форму СС. Их кормили точно так же, как и их мучителей. Лагеря были организованы по принципу гражданства, что означало, что евреи оказывались среди перемещенных лиц нееврейского происхождения, часто евреев ненавидевших. Немецкая полиция наведывалась в лагеря, когда хотела, лишь усиливая напряжение. Генерал Джордж С. Паттон, американский военный комендант Баварии, не особенно сочувствовал евреям или перемещенным лицам, но Харрисону и младшим офицерам (среди которых были немецкие эмигранты) удалось исправить ситуацию. Евреям выделили собственный лагерь – Ландсберг, где были установлены самоуправление и особый рацион15.

Однако и сдержанность жертв была не менее важна. Движущей силой и первым председателем Центрального комитета освобожденных евреев был врач Залман Гринберг. В июне 1945 года, во время празднования освобождения, доктор Гринберг объяснил узникам лагеря Ландсберг, почему месть не будет для них выходом. “Если мы захотим отомстить, мы тем самым опустимся на тот же уровень этики и нравственности, куда пала немецкая нация в последние десять лет. Мы не можем истреблять женщин и детей… Мы не можем сжечь миллионы людей”16. Самоуважение и возможность восстановить свою жизнь требовали отказа от возмездия. Некоторые были довольны самой переменой ролей. Евреи теперь получили доступ к еде и ресурсам лучшего качества, чем большинство немцев. Вместо того чтобы быть рабами немцев, они заставили их работать на себя. “Месть не обязательно означала убийство немцев, – вспоминал один из выживших. – Мы почувствовали себя отмщенными, когда увидели немцев, работавших водоносами… убиравших дома евреев [и] еврейские школы или расплачивавшихся за сигареты золотом – тем золотом, которое, без сомнения, было отнято у евреев”17.

Нацисты были настолько эффективны в своей бесчеловечности, что выжившие евреи составляли в лагерях меньшинство. Намного больше было еврейских беженцев из Советского Союза и Польши, прибывших в 1945–1946 годах вместе с множеством перемещенных неевреев из Восточной Европы. Их врагами были большевики, а не нацисты или немцы. Для многих евреев, будь то узники концлагерей или недавние перемещенные лица из Советского Союза, взаимоотношения с немецким населением не были первоочередной проблемой. Большинство вообще не хотело никаких отношений с ним. Они хотели навсегда покинуть Германию. В течение нескольких следующих лет 700 тысяч из них эмигрировали в Соединенные Штаты или Палестину. К 1955 году еврейские общины сократились до 15 тысяч человек. Возможно, в послевоенной истории Германии было бы больше антагонизма, если бы большее число жертв предпочло остаться.

Летом 1945 года жертвы нацизма получили некоторую помощь за пределами лагерей, в своих родных городах. Конрад Аденауэр, мэр Кёльна, отправил автобусы в Дахау, Бухенвальд и Терезиенштадт (Терезин), чтобы отвезти бывших заключенных домой. Повсюду люди встречали возвратившихся еврейских соседей с цветами и устанавливали мемориальные доски в память о погибших. Муниципалитеты устанавливали пакеты социальной помощи. В Штутгарте каждый вернувшийся из лагеря получал по 30 марок в дополнение к регулярным социальным выплатам. Многим город также выдал почетные подарки (Ehrengabe) стоимостью 250 рейхсмарок (немецкая марка, Deutschmark, сменит рейхсмарку только в 1948 году). Публичное признание особого статуса евреев как жертв нацизма ставило их выше многих обычных немцев, приветствовавших Гитлера и стоявших теперь в очереди у центра социальной помощи18. Действовала также и самопомощь. Коммунисты, социал-демократы и прочие антифашисты основали Союз пострадавших от нацистского режима (VVN), который помогал политическим заключенным и распределял продукты, одежду и игрушки для их детей. Среди первых его членов был и Аденауэр. Жертвам нацизма выплачивались официальные и неофициальные пособия; в Северной Рейн-Вестфалии осенью 1945 года они составили 1,9 миллиона рейхсмарок.

Некоторым преступникам приходилось платить непосредственно. Городские власти конфисковывали одежду, мебель и велосипеды у бывших членов нацистской партии и передавали их жертвам. В Мюнстере Мария К. получила таким образом летний плащ, пару летних туфель, блузку, шляпку, зонтик, три наволочки и москитную сетку19. Сторонником такого прямого подхода был Филипп Ауэрбах, уполномоченный по жертвам расовых, религиозных и политических преследований в Баварии и сам бывший узник Аушвица. Ауэрбах неустанно трудился на благо жертв, отыскивая для них квартиры, работу и места в университете. В 1946 году он основал специальный фонд, позволивший Баварии выплачивать жертвам нацизма пенсию и помогать с медицинским обслуживанием20. Его основной целью было уменьшить число узников и перемещенных лиц в лагерях, помогая освоиться тем, кто хотел остаться, и быстро эмигрировать тем, кто оставаться не собирался. Для Ауэрбаха финансовая помощь была связана с принципами восстановительного правосудия, осуществлявшегося между жертвой и преступником, а не только свидетельством ограниченности общественных фондов. Компенсации должны были послужить нравственному обновлению. Они не только облегчали участь жертв, но и наказывали преступников. Такой причинно-следственный подход к компенсациям, естественно, породил большой вопрос о том, кто именно должен платить: только осужденные нацисты, все, кто поддерживал Гитлера, или немецкий народ в целом? Ауэрбах в Баварии давал следующий ответ: нужно наложить взыскание (Sühnegeld) на бывших нацистов, но добиваться еще и компенсации на национальном уровне. Оба немецких государства столкнулись с этим больным вопросом в 1949 году, в момент своего основания.

Вина и стыд

Так было с выжившими, но немцев заставили встретиться лицом к лицу еще и с мертвыми, и эта встреча вновь подняла вопрос о вине. Берген-Бельзен, концлагерь под Ганновером, был освобожден британскими войсками 15 апреля 1945 года. Вскоре фотографии с грудами мертвых тел и рассказы о преступлениях заполнили все газеты. Английские солдаты заставили охранников-эсэсовцев, включая женщин, свозить трупы в братские могилы и хоронить их голыми руками. В лагере собрали гражданское население из близлежащих городков и принудили