Властелин Атласа - Колин Фалконер

во время восхождения в горах Уэльса. К своему удивлению, Джордж обнаружил миниатюрный портрет отца Гарри, с подобающе суровым видом, козлиной бородкой и в пенсне.

Он погасил свет и свернулся на кушетке, думая о человеке, который храпел в спальне так, что мертвых разбудишь. Как он мог так низко пасть? В школе Джордж так ему завидовал, пытался подражать ему в военном училище. Как Гарри мог довести себя до такого? Если его не убьют кредиторы, он умрет от холода до конца зимы.

Не то чтобы это была самая неудобная ночь в его жизни; тот титул по праву принадлежал ночи, проведенной в египетской траншее, где его заживо пожирали москиты. Наконец он задремал, но вскоре его разбудили гудки первого утреннего трамвая.

2.

Гарри проснулся от резкого толчка. Он сел и охнул от боли. Все разом нахлынуло: еще одна неудачная ночь за карточным столом, люди, зажавшие его в переулке, хорошая взбучка. Чудо, если они не переломали ему половину ребер. Он провел языком по зубам. Кажется, все на месте.

Что ж, неожиданно. Старая делхейзовская удача еще при мне, подумал он.

Он подошел к окну и увидел на улице человека, гасившего газовые фонари. В семь утра начал свой обход шарманщик; маленькая обезьянка-капуцин на веревочке верещала и визжала. Пытается сбежать от шума, надо полагать. «Ради всего святого, — подумал Гарри. — Чего бы я не отдал, чтобы вернуться в армию. Я бы пристрелил этого ублюдка».

В дверь просунулась голова Джорджа.

— А, ты уже проснулся.

— Джордж. Так это ты. Мне не приснилось.

— Вид у тебя адский. Как там назывался тот роман? Виктора Гюго. Про горбуна. Вот на него ты и похож.

— Спасибо.

— Дай-ка я тебя осмотрю. Снимай одежду.

Он повиновался. Рубашка была испорчена, прачечная ни за что не отстирает пятна крови. Костюм был весь в грязи из переулка.

Джордж вернулся с фланелевой тряпкой и эмалированной миской холодной воды. Он наклонился, заглянул ему в рот.

— Так, зубы все на месте, хотя пара коренных шатается. Губа разбита, но челюсть, по крайней мере, не смещена. — Он стер кровь с его лица и поднял три пальца.

— Сколько пальцев?

— Двадцать девять.

— Почти угадал.

На ребрах с обеих сторон наливались синевой синяки.

— Как ты себя чувствуешь?

— Кашлять больно.

— Не кашляй.

— Даже дышать больно.

— Тогда не дыши. Выбор за тобой. Может, в следующий раз будешь платить долги.

— Это твое профессиональное заключение?

— Это уже за отдельную плату.

— А что с носом? Сломан?

— Да, но не сильно. Он искривлен под довольно лихим углом. Когда отек спадет, это придаст твоей мальчишеской внешности более суровый вид. Будешь выглядеть как человек, который и впрямь заслужил медаль.

— Можешь его выправить?

— Мог бы, будь у меня с собой инструменты. Или можешь поехать в больницу.

— Будет больно?

— О да. Очень.

— Что ж, тогда не стоит беспокоиться. Как думаешь, доктор, я выживу или умру?

— Это зависит от кое-чего.

— От чего?

— От того, бросишь ли ты играть в карты. Скольким еще джентльменам ты должен денег?

— Нескольким. Но джентльменами я бы их не назвал.

— Тогда, я бы сказал, прогноз неутешительный. В этот раз тебе повезло. Ребра еще поболят адски какое-то время, но потом все будет в порядке. Если бы я не подоспел, избили бы тебя куда сильнее. С такими людьми любой здравомыслящий человек постарается не связываться.

— Там было всего несколько фунтов. Я собирался им вернуть.

— Как? У тебя есть работа, Гарри?

— Ты говоришь прямо как мой отец.

— Я и чувствую себя твоим отцом, помоги ему Господь. Давай, одевайся. Я куплю тебе завтрак, а потом можем заскочить ко мне в отель, я обработаю тебе ссадину над глазом.

— Ты так и не сказал, что здесь делаешь. Последнее, что я о тебе слышал, — ты собирался домой, принимать роды и лечить детишек от кори. Ты ведь не случайно вчера забрел в тот игорный дом, верно? Совсем не твое место. И ты далеко от дома.

— Верно. Я искал тебя.

— Это я и сам уже понял.

— Я пришел предложить тебе работу.

— Работу? Я же не врач.

— Это не имеет никакого отношения к медицине. Это шанс заняться тем, что у тебя получается лучше всего.

— Попадать в неприятности и разочаровывать отца?

— Что-то в этом роде.

— Сперва мне надо опохмелиться. На углу есть одно заведение. Хозяин — мой друг. По крайней мере, должен им быть, ведь я не даю его заведению прогореть. — Гарри, пошатываясь, поднялся, накинул пиджак, схватил шляпу и направился к двери.

К мосту Ватерлоо, направляясь в сторону Ковент-Гардена, тряслись рыночные телеги, смешиваясь с беспорядочным потоком кэбов и двухэтажных омнибусов. Воздух был пропитан едким дымом с вокзала.

У паба «Корона» подручные натирали огромные качающиеся фонари и витринные стекла, а с телеги пивовара в темные зевы подвалов спускали бочки с пивом. Рядом уже расположился лоток с заливными угрями. Для кого-то — завтрак. Гарри прошел вперед, растолкал очередь и вошел в салун.

Они устроились в уютном уголке у окна. Джордж взял полпинты эля. Гарри сказал:

— Мне как обычно, Берт.

«Как обычно» оказалось двойным джином.

Руки Гарри дрожали, когда он брал стакан. Он закурил.

— Спокойнее, — сказал Джордж.

— Нельзя начинать день без сытного завтрака, — ответил Гарри. Он взял вчерашний номер «Таймс» и пробежался глазами по колонке некрологов.

— Что ты делаешь? — спросил Джордж.

— Первым делом, каждое утро, проверяю, нет ли меня в списках. С моим-то самочувствием, полной уверенности никогда нет.

— Чем ты занимался после ухода из армии? — спросил Джордж.

— Ты и так знаешь, чем я занимался. Можешь не деликатничать.

— Мне говорили, ты крепко запил. Похоже, тебе это не раз удавалось.

— Мне нужно было отдохнуть от солдатчины.

— Это ты называешь отдыхом? Вид у тебя такой, будто ты только что выполз из сточной канавы.

— Спасибо.

— Ну, ты же сам просил не деликатничать.

— Отец тебя послал?

— Ты же знаешь, что нет.

Гарри глотнул джина. Кашлянул и схватился за ребра.

— Как ты меня нашел?

— Я до сих пор общаюсь со многими нашими