Первая схватка. Повести - Ефим Иосифович Гринин

дорог за Сладкой Балкой. Ясно, выезжаю сам… – С минуту майор молчал, потом повернул побледневшее лицо к генералу. – Убит рядовой Сосницкий. Не понимаю, как. У Сосницкого два ордена Славы. Неужели не справился с ним? Вот вам бухгалтер! А направление ясное, он идет туда. Прошу вас, товарищ генерал-лейтенант, подпишите телефонограмму командирам передовых подразделений усилить дозоры и боевое охранение: сегодня днем или ночью с нашей стороны будет перебежчик, его надо взять любой ценой.

II

До смены оставалось минут тридцать, а Маринка уже трижды выглядывала из машины. Лицо ее было заплакано.

Ей казалось, что нет на свете более несчастного человека, чем она.

Ночью, ошарашенная, парализованная испугом, она шла, механически переставляя ноги, изредка оглядываясь на конвоира. За что ее арестовали? Она не знала за собой никаких прегрешений. Правда, она поддразнивала Петю Сотникова, прогуливаясь с лейтенантом Турушиным. Он так увлекательно расписывает работу газетчиков. Но ведь Сотников знает, что это несерьезно! Наконец, кому какое дело!

Она терялась в догадках, а увидев дом армейской контрразведки, повернулась и, топнув ногой, зло крикнула конвоиру:

– Послушайте, прекратите эту дурацкую шутку! И скажите своему капитану Сотникову, что я ему не прощу этой выходки!

– Капитана нет, – спокойно ответил сержант Осадчий, снова взяв ее повыше локтя. – А с вами ничего плохого не будет. Мне приказано доставить вас сюда. Майор просил вас не волноваться.

И тогда она расплакалась, покорно следуя туда, куда вела ее железная рука конвоира. Но в чем же подозревает ее Ефременко? Такой хороший, такой умный человек! Она отличала его из всех офицеров штаба. И он еще так весело шутил над гаданьем!

Она не сомкнула глаз до рассвета. Утром тот же сержант принес ей завтрак. Она не притронулась к своему излюбленному пшенному кондеру с колбасой, не выпила чая. Вынув из кармана гимнастерки блокнотик и огрызок карандаша, она написала: «Петя, любимый, случилось что-то ужасное…» Слезы капали на бумагу, строчка расплылась чернилами. Она перевернула страничку, но так и не придумала, что написать дальше, и, уронив голову на стол, задремала, сломленная усталостью.

Когда сержант Осадчий разбудил ее и передал извинение майора, ей захотелось скорее броситься на свою койку и всласть, без помех, поплакать.

– Я провожу вас, – сказал сержант, выводя ее в узкий коридорчик. – Подождите, без меня вас не выпустят.

Ей было все равно, но в этот момент до ее слуха донесся шепот из-за полуоткрытой двери соседней комнаты:

– Ну, что там с капитаном?

– Майор сказал, переливание крови делают, – тихо ответил сержант. – Давай, выходи живее!

Она вздрогнула, невыразимое волнение охватило ее. «Какое переливание, зачем? – пронеслось у нее в голове. – Значит, он ранен?» Сержант вышел, она накинулась на него:

– Скажите, что с ним? Где капитан?

Любовь Сотникова к Маринке не была секретом ни для офицеров, ни для бойцов, и сержант, порицая себя за неосторожность, посочувствовал ей. Но лицо его было невозмутимо.

– Капитан уехал. А вернется, мимо вас не пробежит.

С этой минуты Маринка ни о чем другом не могла думать. Даже обыск в их квартире и то, что сержант с бойцом забрали все вещи Киры Кутыревой, не тронули ее, словно все это было продолжением странной неправдоподобной ночи. До своего дежурства она бесцельно блуждала по селу. Потом машинально работала ключом и записывала радиограммы, думая лишь о том, где отыскать майора. Кроме него, никто не скажет, что с Петей.

Она была рада, что посыльный с узла связи задержался и работы больше нет. Приложив наушники, она слушала эфир, потом, не выключая приемника, выглядывала на улицу, снова слушала и снова выглядывала, а слезы катились по ее лицу.

Она заново переживала свои свидания с капитаном. Он рассказывал ей о жизни, о театре, говорил о своих чувствах. Она и верила, и не верила, зная непостоянство фронтовых увлечений.

В июле «юнкерсы» налетели на Ново-Федоровку днем, через час после того, как она сменилась. Бомба разметала РАФ на клочки. После похорон двух погибших в машине подруг Маринка вечером долго бродила с капитаном по лугу, лежала на густой траве и, почти не слушая капитана, повторяла неведомо как сложившиеся строчки: «А звезды все так же мерцают над нами, какое им дело до наших сердец…» Она думала о счастливой случайности, сохранившей ее жизнь. И от этих мыслей ей было грустно и жалко себя, своей молодости.

Капитан тоже притих. Потом он поцеловал ее в сомкнутые губы, шею, осторожно расстегнул пуговицы ее гимнастерки. Она не противилась. Все ее существо жаждало ласки, и она не хотела ни о чем думать. Но он лишь нежно провел губами по ее маленькой груди и снова застегнул гимнастерку. И было в этой его ласке что-то очень почтительное, очень бережное, отчего сладкая истома разлилась по всему ее телу. Маринка привстала, заглянула в его сиреневое в ночной синеве лицо с редкими рябинками, в его отуманенные нежностью глаза и безотчетно, навсегда поверила: любит, любит по-настоящему и бережет ее для будущего, для большего…

Маринка вздохнула и положила наушники. Под чьими-то тяжелыми шагами закряхтела лестничка. Хмурый майор Ефременко, нагибая голову, вошел в машину. Девушка стремительно уткнулась пылающим мокрым лицом в его грудь.

– Что с ним? Скажите, Николай Артемьевич, он жив? Он будет жить? Я хочу знать, я имею право…

Головой Маринка нечаянно толкнула раненую руку майора. Он закрыл глаза, сдерживая стон, потом здоровой рукой пригладил растрепавшиеся волосы Маринки. Он думал, что девушка сердится за ночное происшествие. И откуда она знает о Сотникове? Чёрт возьми, как быстро все становится известным! Но он был тронут ее неподдельным волнением и подумал, что, кажется, напрасно осуждал ее за легкомысленность.

– Живой он, Маринка! – сказал майор, приподнимая ее голову. – Ну-ка вытрите эту сырость! Давайте, время не терпит…

Он показал бланк с пометкой «весьма срочно».

Маринка, только что плакавшая у него на груди, вдруг застеснялась своего вида и быстро-быстро попудрила припухший нос. Позывные и волна радиограммы удивили ее: в суточном волновом расписании Н-ской армии такие не значились.

Она включила передатчик.

– Передавайте не очень быстро, но четко, – сказал майор за ее спиной. – Там радисты не такие классные, как вы…

Когда девушка приняла квитанцию, удостоверявшую, что радиограмма получена корреспондентом полностью, майор сказал:

– Теперь бегом на квартиру, приоденьтесь. Сейчас наша машина в Ростов идет, я велел за вами заехать. Проведайте Петю.

Неизгладимая запись

I

Они были одни в кабинете доктора, и утренний солнечный свет отпечатал причудливые узоры гардин на