Кинжальщики. Орден низаритов без легенд и мифов - Вольфганг Викторович Акунов

между собой в оживленную переписку, вскоре выяснилось, что слишком много факторов и обстоятельств препятствовало их примирению и воссоединению. Кульминацией долгого и бурного процесса споров и переговоров западных измаилитов с восточными стал публичный «диспут о вере» между ними в египетской столице аль-Кахире, в ходе которого притязания аль-Мустали на фатимидский халифат (и, соответственно, измаилитский имамат) были признаны законными, а претензии Низара – начисто отвергнуты (причем незаконность притязаний Низара была подтверждена некой женщиной, объявленной мусталитами его сестрой). Вслед за тем новый визирь халифа Миера – аль-Мамун аль Батаи – направил Хасану ибн Саббаху грозное послание с требованием признать ложность своего учения и вернуться на «путь праведности», иначе говоря – превратиться из низарита в мусталита.

Письмо аль-Мамуна положило начало продолжительной словесной перепалке. Из-под пера исламских богословов фатимидского Миера вышло крайне резкое по форме и по содержанию опровержение низаритских верований в форме прокламации под названием «Аль-Хидайя аль-Амирийя», то есть «Руководство (в вере – В. А.) согласно аль-Амиру». Это опровержение низаризма публично зачитывалось перед массами верующих по всему Фатимидскому халифату. Присланное в Сирию, оно внесло немалое смятение в умы. Реакция низаритов не заставила себя ждать. Они написали и отослали египтским мусталитам свой ответ, отвергавший притязания Фатимидов и опровергавший их доводы. В своем ответе на этот ответ, фатимидский халиф аль-Амир (или тот, кто выступал от его имени) всячески обличал низаритов, применив к ним оскорбительную кличку «хашишийя» – «травоеды» – засвидетельствованную впервые именно в этом сочинении, но прочно «приставшую» к низаритам и впоследствии превратившуюся, в устах «франков», в «страшное» слово «ассасины». Далее мы еще вернемся к рассмотрению данного вопроса.

Вскоре после этого обмена взаимными проклятиями, обвинениями и поношениями, отношения между мусталитами Миера и низаритами Персии в очередной раз резко обострились. Не сомневаясь в том, что именно сторонники Хасана ибн Саббаха несут отвественность за убийство аль-Афдаля, аль-Мамун и аль-Амир прекрасно осознавали, что могут стать очередными мишенями низаритских «кинжальщиков». По слухам, засланные из Ирана «фидаины» уже рыщут по Миеру в поисках удобного случая для совершения «прямого действия». Реакция предполагаемых жертв низаритских террористов на угрозу была поистине панической. «Вратами» в Миер служил город Аскалон (современный израильский Ашкелон) на средиземноморском побережье Палестины. Аль-Мамун сменил правителя этого города, явно сомневаясь в верности или эффективности последнего, но на этом не остановился. Его следующим шагом было смещение с должности всех должностных лиц города, хотя и пользовавшихся большой популярностью у городского населения и не дававших ни малейшего повода усомниться в своей лояльности. Всех путешественников, прибывавших в Миер через Аскалон, визирь приказал задерживать, обыскивать и подвергать перекрестному допросу. Аскалонским чиновникам было вменено в обязанность не только тщательно досматривать и допрашивать потенциальных террористов, но и сличать данные ими на допросе показания между собой. Всякий новоприбывший, не бывавший ранее в Египте и потому не известный местным властям, не впускался в Миер и отсылался восвояси. Составлялось подробнейшее описание всех направлявшихся в Египет караванов. Это описание посылалось, до того, как караваны получали разрешение продолжить путь, в город Бильбайс – следующий пункт задержания и досмотра чужаков по дороге в Миер. Здесь караван непременно повторно обыскивали и проверяли, не отделился ли от него кто-либо по дороге из Аскалона в Бильбайс.

По прибытии каравана в столицу Египта Каир контроль становился еще строже. Измаилиты Миера (как, впрочем, и других частей «дар-аль-ислама») ухитрялись выживать на протяжении столетий благодаря своим навыкам в деле создании эффективного подпольного движения и обеспечения его существования в обстановке строжайшей секретности. Эти шпионские таланты помогали им выжить в ранние годы зарождения и формирования их движения, когда их группировка оставалась нелегальной и действовала под постоянной угрозой репрессий враждебных ей государственных структур. Но и после «легализации» измаилитов, после их прихода к власти в лице Фатимидской халифской династии, навыки конспиративной работы и шпионской деятельности ни в коей мере не были утрачены измаилитами. Фатимидский визирь аль-Мамун оплел всю аль-Кахиру плотной шпионской сетью. Даже женщины-осведомительницы высылались на улицы столицы Миера с заданием завлекать в свои любовные тенета горожан, подозреваемых в симпатиях или склонности к низаризму.

Затем аль-Мамун нанес внезапный удар. В рамках тщательно скоординированной операции произошли массовые облавы и аресты всех подозреваемых в связях с низаритским подпольем. Под подозрением оказывались буквально все, независимо от занимаемого положения, вплоть до воспитателя детей самого фатимидского халифа. Никто не был застрахован от доноса и внезапного ареста. При арестах были конфискованы внушительные денежные суммы. Предполагалось, что эти деньги были присланы низаритским руководством из Ирана с целью финансирования антифатимидской (и тем самым – антимусталитской) «революции» в Египте. В общем, все население фатимидского Миера оказалось под строжайшим государственным контролем. Целью аль-Мамуна было – в идеале – взятие под неусыпное наблюдение каждого шага направленного из Аламута в Миер «кинжальщика» на всем протяжении его долгого пути. Само собой разумеется, отношения между иранскими низаритами и египетскими мусталитами охладели донельзя.

Выше мы вкратце коснулись основных событий, произошедших за время жизни Хасана ибн Саббаха. Теперь пришло время несколько подробнее коснуться самой личности главы восточных измаилитов. Сразу же придется с сожалением признать, что мы знаем о Хасане как о человеке далеко не все. Мы можем попытаться собрать воедино отдельные, отрывочные сведения о предводителе «саббахитов», содержащиеся во фрагментах его биографии и повествующих о нем исторических анекдотах, уцелевшие до наших дней, после обрушившихся на «дар-аль-ислам» социальных и военно-политических бурь, но таких сведений сохранилось совсем немного. Кроме того, то немногое, что мы знаем о «худже» Хасане ибн Саббахе, наверняка неточно и недостоверно, ибо дошедшие до нас сочинения, в которых он упоминается, были написаны, в основном, его врагами. Людьми, нисколько не заинтересованными в правдивом отображении образа ненавистного им главаря «еретиков», вождя отщепенцев-«мульхидов», и нисколько не склонных упоминать его качества, достойные похвалы (даже если он такими качествами обладал). То, что дошло до нас – зыбкий и нечеткий силуэт таинственного человека, скрытого почти целиком пеленой времени, неполный и неудовлетворительно описанный…и, тем не менее, как это ни странно, не не лишенный некоторой привлекательности.

Поистине подвижнические усилия Хасана ибн Саббаха, направленные на создание жизнеспособного и грозного для всех своих недругов низаритского орденского государства, увенчавшиеся, в конце концов, успехом, говорят сами за себя. Само величие, сама масштабность его замысла были столь внушительны, что представляется вполне оправданным применение к нему эпитета «гениальный революционер». Его истинный талант заключался, во-первых, в четком понимании того обстоятельства, что внутренние распри, раздирающие подчинившее себе Персию сельджукское государство, позволяют надеяться на возрождение измаилизма в этом регионе. Наряду с осознанием потенциальных возможностей, открываемых