Кинжальщики. Орден низаритов без легенд и мифов - Вольфганг Викторович Акунов

Другой случай произошел с другим сыном «худжи» Хасана, по имени Устад Хусейн. Согласно поступившему к вождю низаритов ложному доносу, Устад Хусейн якобы осмелился отдать приказ о ликвидации, не согласовав предварительно свое решение с Хасаном. Мало того, что «ликвидированный объект» был низаритом (а «фидайны» обычно «своих» не убивали), но он был еще и выдающимся низаритским «даисом» – упоминавшимся выше Хусейном из Каина, наместником ибн Саббаха в Кухистане. Поверивший доносчику, Хасан (которому на этот раз изменила его обычная прозорливость) и этого своего сына приговорил к смерти. Когда впоследствии выяснилось, что возведенное на Устада Хусейна обвинение было ложным, Хасан приказал найти истинного виновника убийства оказавшегося невиновным низарита. Истинный виновник (и облыжный обвинитель невинно пострадавшего Устада Хусейна) – «Заид Хасани, который тайно проповедовал свое собственное учение и намеревался вскоре покончить с Хасаном ибн Саббахом» (Джувейни) – был найден и, в свою очередь, казнен (как и найденный еще ранее непосредственный убийца наместника Кухистана). Причем, чтобы этот истинный виновник почувствовал, каково это – терять сына, его собственный сын был предварительно казнен у него на глазах. А уж потом преступный отец последовал за сыном, расплатившимся своей жизнью за двойной грех своего преступного отца – убийство соратника-единоверца и ложный донос.

Мы не знаем, с легким или с тяжелым сердцем Хасан ибн Саббах предал казни свою собственную плоть и кровь, но его суровая расправа с родными сыновьями, несомненно, способствовала укреплению его престижа среди единомышленников и соратников. Мир, в котором жили герои настоящего правдивого повествования, во многом отличался от мира, в котором живем сегодня мы, люди XXI века. Соратники Хасана не сомневались в том, что такой человек, как их «худжа», «довод» и избранник Божий, который «основывал свое учение и свой закон («намус», то есть, скорее, «моральный кодекс» – В. А.) на аскетизме, воздержании, установлении справедливости и запрещении несправедливости» (Джувейни), был воистину всецело предан своему долгу перед самим собой, орденом и перед возглавляемым им движением, своим жизненным ценностям, перевешивавшим для него все остальное. Такой поистине «железный» человек, строго соблюдавший свой внутренний «моральный кодекс строителя измаилизма», стоял выше всего человеческого и не мог быть заподозрен в прстрастности, кумовстве, подкупности – одним словом, коррупции.

Согласно сохранившимся источникам, Хасан понимал, что мог воспользоваться фактом казни собственных сыновей в своих целях, ради достижения которых был готов пожертвовать любым из своих «оплошавших» сторонников, включая членов собственной семьи (к которым был даже суровее, чем к остальным – «простым смертным» за распитие вина в Аламуте грозило вечное изгнание из крепости, а сына ибн Саббаха – Мухаммеда – за то же самое преступление постигла смертная казнь):

«И он часто напоминал (своим последователям – В. А.) о казни обоих своих сыновей, чтобы никому и в голову не пришло обвинить его в том, что он насаждал свое учение ради них (как своих непременных наследников-преемников – В. А.) и держал в голове такую мысль».

Важнейших из ролей, взятых на себя «худжей» Хасаном, была роль религиозного лидера. Хасан как бы заполнил собой «вакуум», созданный гибелью в 1095 году в Миере Низара – человека, которого низариты считали своим истинным имамом, и играл взятую на себя роль «заместителя», «наместника», «местоблюстителя» имама так безупречно, как ее не смог бы играть никто иной. Он никогда не «зарывался», оставаясь лишь смиренным исполнителем возложенной на него свыше задачи, и стойко противился всем попыткам не в меру ретивых поклонников объявить его имамом. Он вполне довольствовался своим званием «худжи», неоднократно упомянутым выше. «Худжа» означает «довод (Бога)» или «доказательство (Бога)» и обозначает человека, представлющего собой «доказательство Бога человечеству» или «довод Бога человечеству» и имеющего высший приоритет в толковании священного Корана. Традиционно «худжей» считался имам, как высший посредник между Богом и человечеством. «Мир не может существовать ни мгновения без имама, который является худжей Бога». Но при Хасане ибн Саббахе данное традиционное не только для измаилизма, но и для шиитской ветви ислама вообще представление изменилось и усложнилось. Непосредственным «доводом человечеству» – «худжей» – стал в глазах низаритов не имам – посредник между человечеством и Богом, а Хасан – посредник между человечеством и имамом (в свою очередь, являющимся посредником между Хасаном и Богом и как бы «делегировавшим» Хасану приличествующее, в принципе, лишь одному ему, имаму, звание «худжи»). Впрочем, почетный титул «худжа» применялся измаилитами к некоторым из своих лидеров и ранее. Хасан был готов во всеуслышание объявить себя представителем имама и, в качестве такового, вещать от его, имама, имени. Но он не был согласен на отождествление с имамом себя самого и признание себя имамом своими последователями. Отсутствие у Хасана подобных амбиций однозначно подтверждало искренний, благочестивый и совершенно бескорыстный характер его веры. Восточные измаилиты чувствовали сильную руку и прямую душу своего «худжи», знали, что в нем нет никакой несправедливости и неправды. Они понимали Хасана так же, как и он их, и жили с ним душа в душу.

Одна из причин, по которым имам играл ключевую роль в воззрениях измаилитов, имела доктринальный характер. Согдасно традиционному измаилитскому учению, миру было предназначено пройти через целый ряд духовных циклов, прежде чем прийти, наконец, к истинной религиозной полноте совершенства. Каждый цикл знаменовался пришествием в мир пророка – «натика». С начала времен мир уже прошел через целый ряд таких циклов, и был свидетелем пришествие целого ряда таких пророков, а именно: Адама (первого пророка на земле), Нуха (Ноя), Ибрагима (Авраама), Мусы (Моисея), Исы (Иисуса) и Мухаммеда. В промежутках между явлением очередного «натика», в мир приходил целый ряд (а именно – семь) имамов, ответственных за сохранение истинной веры после ухода очередного «натика» из мира. Кульминацией всего этого процесса должен был стать финальный, седьмой, цикл, предшествующий явлению Махди и установлению царства праведности на земле. В рамках этой картины мирового развития фигуре имама отводилась жизненно важная роль, а сам он признавался существом сакральным. Как писал Джувейни о «законоучителях», или «вероучителях», измаилитов:

«Мир, говорили они, никогда не был без имама, и никогда не будет. И если человек был имамом, то и его отец был имамом, и отец отца, и так до самого Адама (мир ему!), или, как говорят некоторые из них, до Вечного Прошлого, ибо они верят в то, что мир существует вечно. И точно так же сын имама будет имамом, и сын сына имама, и так, пока не наступит Вечность. И имам не может умереть прежде, чем родится или будет зачат его сын, который должен стать имамом.

Они