Волхв - Сергей Геннадьевич Мильшин

– Что там, село, хутор?

– Скорее, хутор, – Верослав на секунду задумался. – Хотя о том хуторе никто, кроме верных людей, не ведает. Все, кто там бывает, дают клятву на огне, что даже под пытками не выдадут.

Клёнка невольно напрягся:

– И мне тоже давать?

– А, плёвое дело. В ладони сожмёшь ненадолго раскалённый прут да подержишь руку с ним над костром, да и всё.

Смагин невольно спрятал руку под себя:

– А… это обязательно?

Перевозчик нахмурил брови, одарив Клёнку строгим взглядом. Смагин поёжился.

– Ха, ха, ха, – вдруг зашёлся он. – Нет, ты что? – сквозь приступы смеха проговорил он. – Правда, поверил?

Смагин закрыл рот, только что распахнувшийся непроизвольно. Глупо улыбнулся:

– Поверил. А ты бы не поверил?

Верослав, досмеиваясь, мотнул головой сначала отрицательно, потом соглашаясь, и снова захохотал, откидываясь назад. Клёнка тоже растянул губы в улыбке. Хихикнул неуверенно. Затем погромче, и, глядя на заразительно смеющегося товарища, загоготал сам, раскачиваясь и стукая ладонями о колени.

Беглецы кое-как успокоились, когда от напряжения заболели животы. Верослав, всё ещё нет-нет улыбаясь, отковырял от бока хариуса кусочек. Попробовал. Приподнял голову, прислушиваясь к ощущениям.

– Готова. Нарви листьев, я тебе на них рыбу положу.

Клёнка поспешил к дереву. Перевозчик тем временем пальцами разломал куски над котелком. Достав из котомки деревянную миску, выложил один кус себе. Второй – покрупней, выбрал для Смагина. Поставил на землю кружку, извлечённую тоже из бездонной, как показалось Смагину, котомки. Перехватив горячий котелок шапкой, налил в посудину жирного супа – ухи.

– Будем по очереди.

Смагин кивнул, обжигаясь вкуснейшей рыбой.

Вышли сразу, как только перевозчик помыл посуду и, уложив её в котомку, затянул горловину. Донимали комары, путники отмахивались сломанными на ходу ветками. До самого вечера шагали без остановок. Притомившись, Клёнка уже почти не смотрел по сторонам, полностью положившись на провожатого. Раза два сапожник интересовался у Верослава, как же он тут ориентируется? Для Смагина весь лес выглядел одним хвойным труднопроходимым массивом без начала и конца. Перевозчик на это хмыкал, ограничиваясь коротким: «Молча».

Уже наползали светлые северные сумерки, когда Верослав замедлил шаг, подняв предостерегающе руку. Насторожившись, Смагин двинулся на цыпочках. Оглянувшись, Верослав прошептал:

– Считай, пришли. Подожди здесь, надо проверить, как там у них, всё ли ладно. Я тут целый срок не бывал.

Смагин кивнул:

– Спрятаться?

– Да просто стой на месте, а то я тебя потом не найду.

Клёнка послушался. Лишь на всякий случай сделал шаг в сторону, схоронившись за деревом. Верослав осторожно заскользил среди сосен, пригибаясь. Но при его огромном росте, даже пригнувшись, он всего лишь сравнялся со Смагиным, тоже не низким. Немного погодя перевозчик исчез за густо разросшимися кустами рябины, калины и молодыми пушистыми кедрами.

Долгое время ничего не происходило. Ветерок теребил кусочек сосновой коры тоньше листа перед лицом. Клёнка стоял так тихо, что по стволу спустилась и, не заметив его, пробежала чуть не по плечу рыжая белочка. Внезапно где-то недалеко, за деревьями, залаяли собаки. Смагин, волнуясь, выглянул из-за ствола. Тут же лай прекратился, резко, словно собак кто-то одёрнул. Он прислушался, вытянув шею. Сапожнику показалось, что где-то вдалеке разговаривают люди. Он ещё больше напряг слух. Точно, громко и возбужденно говорили несколько человек, и голоса приближались.

Смагин притих за деревом. Вскоре совсем рядом зашуршала хвойная подстилка под чьими-то ногами, и знакомый голос прокричал негромко:

– Эй, Клёнка, выходи. Здесь все свои.

Беглец, неуверенно улыбаясь, вывалился из-за дерева. На него доброжелательно глазели, кроме самого перевозчика, трое заросших по самые брови мужиков разного роста и возраста, но в похожих холщовых кафтанах и плохоньких ботинках на завязках. У того, что посередине, самого маленького и рыжеватого, на боку висел дорогой меч, а на поясе – нож, у остальных, кроме ножей, оружия с собой не было.

– Ну, здрав будь, Клёнка-христианин, – тот самый, вооружённый мечом, шагнул вперёд, прижимая руку к груди. – Будь гостем. Не обидим, – он чуть склонил голову. Остальные повторили его жест.

Смагин ответил поклоном в пояс.

Хутор оказался совсем рядом, за дальними деревьями. Строения из крепких брёвен прятались между соснами хитро, чуть отойдёшь, и уже не видно. Две грозные лайки бегали у крыльца. Увидев приближающихся людей, они уселись в стороне, помахивая хвостами. На хуторе, выстроенном на первый взгляд безо всякой системы, Смагин насчитал семь домов. Четыре из них, несомненно, жилые. Избы выдавали слюдяные окошки с резными наличниками. В вытянутом срубе, судя по донёсшемуся ржанию, держали лошадей, рядом с ним прятались в соснах банька и сарай. Причём банька выделялась из всех построек свежестью бревна. Похоже, её, в отличие от остальных срубов, поставили недавно.

У крайней избы его пропустили вперед, указывая на крыльцо.

– Милости просим.

В избе, куда Смагина провели заросшие мужики, было чисто и прибрано. Клёнке показалось, что здесь не обошлось без женского участия. В красном углу по обычаю горел фитилек в плошке под небольшими идолами Перуна и Велеса. Усадив гостя за стол в центре горницы, хозяева устроились по противоположной стороне грубо, но добротно сколоченного стола. Перевозчик занял место рядом со Смагиным.

– Ну, давай знакомиться, – старший из мужиков, первым обратившийся к нему в лесу, сел поудобнее, свернув широкие ладошки в такие же огромные кулаки.

– Клёнка Смагин. Сапожник я из города.

– Не слышал. А я Нарышка, атаман тут, – он обвел глазами стены избы. – Этот, – он наклонил голову вправо, указав на плотного и жилистого, с толстыми руками, еле помещающимися в узкие для него рукава рубахи, товарища, – Тугарин.

Тугарин, не двигаясь, молча и, похоже, без особых эмоций, рассматривал Смагина.

Клёнка склонил голову.

– Ты от него слова не жди. Он у нас безъязычный.

– Как это?

– Да так, язык ему выдернули гораки, когда он их веру собачьей обозвал. Теперь поумнел, молчит.

Тугарин что-то недовольно промычал.

– Это, – он глянул налево, – Буслай, рубака каких мало. Может один с пятерыми справиться.

Они кивнули друг другу. Смагин внимательней вгляделся в лицо Буслая. Обычное лицо, каких много по Руси: нос картошкой, голубые глаза, белая кожа под светлой же редкой бородой и усами. Он был совсем молод, не больше тридцати лет. И когда только успел набраться мастерства? В представлении Смагина, мастеру боя должно быть не менее сорока – сорока пяти.

Буслай весело сверкнул глазами:

– Сейчас Руся, жена моя, что-нибудь покушать сварганит, поди, голодные?

Около Смагина шевельнулся Верослав:

– Есть маненько.

– А потом баньку протопим, – атаман хмыкнул. – Наш молчун мастер баньку топить.

Тугарин недовольно отвернулся. Смагин понял, они что-то не договаривают. Но спрашивать было неудобно.

Стукнула дверь за спиной, и дробные каблучки застучали