Черный крест - Юрий Иванович Усыченко

Что мог Саша ответить?

— Самого скверного вы еще не знаете, — продолжала Ирина Григорьевна. — Мне удалось побеседовать с ее теткой и, по-моему, я нашла правильную разгадку всей истории. Мария Тимофеевна сказала, что у Любы на сберкнижке лежат двадцать пять тысяч, оставшихся от продажи домика ее родителей. Любу вовлекают в секту, надеясь выманить деньги…

Саша слышал голос Васильковской, как бы издалека, почти не видел ее лица. Перед ним стояла бабья физиономия Крыжова. Шлепая губами, «слуга килки» говорил: «Жирный интерес с этого дела получится, тут ба-а-льшие тысячи добыть можно». Гнев, ненависть, стыд захлестывали Сашу. Вспомнил маленькую фигурку Любы на морском берегу под холодным ветром…

…Вспомнил несчастного Геннадия Карпенко, у которого отняли разум…

…Беседы с Петром и Ксаной.

…Валерия…

…Маленького Пашку, который хочет быть моряком.

…Полет спутника в бескрайнем вечернем небе.

…Все, что пришлось увидеть и пережить в Приморске.

— Не расстраивайтесь, — ласково сказала Васильковская. — Думаю, все обойдется. Люба умная девушка, с нею можно говорить серьезно. Болезнь повлияла на нее, сделала склонной к истерии, травмировала психику… Но, поверьте, это непрочно. Изуверская «философия» по природе своей противна молодому сердцу. Я не раз говорила с Любой по душам, и она теперь на многое смотрит иначе.

— Изуверская «философия», — негромко повторил Калмыков. — Дело не в ней, а в чувствах. Вера дает силы.

— Нормальное чувство, — возразила Васильковская, — не принимает ненависть к разуму, которая характерна для всякой религии. Вред и от служителей бога, и от веры в него. Не будь Люба религиозной, она не попалась бы в лапы мошенников. В религии есть обманщики, обманутые и те, кто искренне заблуждаются. К последним принадлежит Люба. Надо показать ей, как неправа она в своих религиозных настроениях. Только не вздумайте, как иногда делают неумные агитаторы, смеяться над ней. Поговорите дружески, хорошо, ласково.

— Дружески, ласково. — Он не мог собраться с мыслями.

— Вы когда-нибудь читали антирелигиозную литературу? — спросила Васильковская.

— Я? Нет, — растерянно сказал Калмыков, оторвавшись от дум.

— Напрасно, — осуждающе покачала головой Ирина Григорьевна. — Иногда полезно. Будь Люба, как в наше время говорили, «подкованнее», может, по-другому все сложилось бы.

Строго поглядев на собеседника, добавила:

— Откровенно говоря, я подозревала, что вы никогда не интересовались религией.

Калмыков невольно улыбнулся. Он мог сто очков вперед дать доктору Васильковской в обсуждении религиозных догм.

— В мое время устраивались диспуты с церковниками, мы разоблачали религию не вообще, а хорошо зная слабые места своих противников. — Васильковская поднялась со стула — Я огорчила вас? Ничего не падайте духом. Кравченко молода, неглупа, и я верю, что вы вырвете ее из религиозной путины. Но смотрите, — сделать это надо, жизнь ее зависит…

Саша молчал, глядел в пол. Вырвать Любу из религиозной паутины, в которой она запуталась!.. Религиозная паутина, говорит врач — умный, образованный, искренне расположенный человек. А встречал ли Саша людей, искренне к нему расположенных?..

Поднял глаза, ответил:

— Я должен… Спасибо вам…

— За что — спасибо? Это моя обязанность — коммунистки, врача, наконец, просто честного человека.

— Да, — сказал Саша. — Конечно, каждый честный человек обязан вмешаться… Простите, вам, наверно, пора идти?

— Мы поговорили обо всем, что я хотела вам сказать… До свидания.

— До свидания…

Медленно брел Саша «домой», машинально поворачивая с улицы на улицу, почти не понимая, где находится.

Калмыков ощущал себя призраком, который скользит мимо настоящих людей, невидимый и никому не нужный. Он не существует — у него нет ничего, что должен иметь человек: родины, имени, семьи, профессии, своего жилья, нет даже настоящих документов. Призраком пройдет он сквозь жизнь и растает, оставив единственное воспоминание о себе — пыльную пачку бумаг в архиве контрразведки…

Такая же призрачная доля ждет Любу — «свидетельницу Иеговы». Скитания по нелегальным квартирам. Боязнь выйти на свет. Вспомнил Люську, пьяные проклятия ее тем, кто толкнул честную девушку на преступный путь. Неужели Люба тоже превратится в одну из психопаток, что посещают сектантские сборища, в «человека с двойным дном», в пьяную старуху?!

Почувствовал, что не может дальше идти, надо присесть где-нибудь, передохнуть. Свернул в городской сад.

Солнце ушло к закату, тени стали нечеткими. Кончились рабочие часы, желающих отдохнуть в саду было много. Звенели детские голоса, шелестели газетами старики, папаши и мамаши окликали ребятишек. Издалека неслась радиопесенка. Саша глядел на мирную картину городского вечера, спрашивал себя: зачем он, Александр Калмыков, здесь? Что нужно ему, чего он добивается?

Одна из основ иеговистского учения — вера в грядущую войну «армагеддон»… Огненный бич, божья кара, которая обрушится на «еретиков». На мать с ребенком, на девочку, что гоняет обруч по аллеям, мелькая исцарапанными коленками; на Петра и Ксану; на веселую Марусю — на всех, на тысячи, сотни тысяч, миллионы: ведь они безбожники! Саша должен радоваться их гибели, помогать приближению войны — не этим ли объясняются загадочные вопросы, присланные из центра? А кто прислал их? Кто командует «пионером»? Кто помогает ему, кого оставит в живых армагеддон — не только оставит в живых, даст возможность распоряжаться миром? Буцана! Макрушу! Крыжова! Они — единоверцы Саши. Как попал он к ним? Почему оказался «свидетель Иеговы» Джон в «колледже свободы», где воспитывались террористы и диверсанты? Почему в школе «пионеров» Калмыкова обучали не столько религии, сколько подпольщине? Где правда? В чем цель жизни? Почему сердце его тянется к тем, кого должен он ненавидеть всеми силами души?..

Многие люди, с которыми довелось встретиться за последние месяцы, проходили перед мысленным взором Калмыкова, и каждый из них теперь представлялся в новом свете. Исковерканное умелой обработкой сознание убежденного иеговиста цеплялось за старое, а мысль честная, виденное и слышанное брали свое. Почти физически ощущал Калмыков — разрывается душа его в невыносимом разладе…

Здесь, среди спокойных и мирных людей, Саша чувствовал себя лишним, чужим, будто люди могли проникнуть в злобу иеговиста, в его темное сердце.

После многолюдного веселого сада жилье Калмыкова казалось особенно убогим, неприглядным. Пахло безлюдьем, выморочностью. Скрипели доски пола, вдруг что-то сыпалось с потолка. Бормотала в своей комнате Люська — в обычном «вечернем» состоянии.

Калмыков опять и опять вспоминал всех виденных, встреченных за месяцы пребывания на советской земле и яснее ясного убеждался, что никто из настоящих людей не станет единомышленником «свидетелей Иеговы». Только такие, что ходят на моления, верят Крыжову, присланным из-за рубежа статейкам и рефератам. Как бы ни мечтал «пионер» найти порядочных людей, им с Крыжовым, Буцаном, да и Калмыковым не по пути.

А Дзакоев? Что такое Дзакоев? Какие-то неуловимые, мимолетные черточки в его повадках то и дело заставляли Калмыкова вспоминать «колледж свободы», его инструкторов и