Черный крест - Юрий Иванович Усыченко

— Хорошо живу! — от всего сердца ответил Прасол. — Я ведь на работу устроился.

— Вот оно что? — протянул Крыжов. Быстро спохватился, вернулся к обычному ханжески-елейному тону. — Ты садись, голуба, садись. В ногах правды нет.

— Спасибо, брат, сяду… Хороший ты человек, душевный…

Помолчали.

— Одно в толк не возьму, — заговорил Крыжов. — Как же так, до сих пор не работал, что ли?

— Разве ж то работа? — с откровенным презрением ответил Прасол. — У шарашников!

— А чего не работа? Любой труд богу угоден.

— Богу оно, все едино. Только о человеке тоже подумать надо.

— Прав ты, голуба. Человек для бога и рука божия на нем.

— Вот, — веселое лицо Прасола совсем засияло. — Знал я, что ты меня похвалишь. Шарашники они что — тьфу! Те же спекулянты, жулики, на теле рабочего класса пережиток.

— Извини меня, бога для. Понять не могу, чего они вдруг пережитками заделались.

— Как же иначе! Вот, к примеру, тебе дом строить надо или ремонт произвести, или еще чего. А сам ты не можешь — сил или уменья не хватает. Государственных мастерских мало, чтобы для граждан стройкой занимались, значит, — к шарашникам. Те знают, что кроме них податься некуда, и куражатся — цену бессовестную сдерут, да еще магарыч им дай, да прибавку дай… Хоть бы делали хорошо, а то тяп-ляп, скорей, кое-как. Одну работу не кончат, другую хватают… Четыре месяца я с ними, насмотрелся — кулачье, за копейку себя продать готовы.

— Вон, значит, какие у тебя мысли… Куда же ты теперь, если не секрет… Только от бога секретов нету.

— Я и не скрываю. Встретился Карпо Федорыч, прораб мой, с которым работал до… Словом, раньше с ним работал, он меня, как облупленного, знает. Спрашивает: «Где ты теперь? Почему не у нас?». Отвечаю: так мол и так, начальник отдела кадров не взял, потому — бывший заключенный я. Стыдно мне признаться, что я в шарашники подался. Он тут, как взовьется — Карпо Федорович. «Да этот, — кричит, — начальник — дурак! Да я тебя столько лет знаю! Почему к парторгу или к директору не пошел?» «Нет, — отвечаю, — извини, к директору я не пойду». «Тогда, — говорит, — сам я пойду, а ты завтра ко мне загляни…» Вот и все. С понедельника — на стройку, — торжественно закончил Прасол и ясными глазами посмотрел на Крыжова.

— Мда-а, — пожевал Крыжов. — Интересно… А я, грешный, думал, ты больше божьими делами займешься, помогать нам будешь.

Прасол потупился. Глубоко вздохнул, как бы набираясь решимости для неприятного разговора.

— Знаешь, рабочий я человек и скажу прямо, по-рабочему. Не гожусь я для божьих дел. Сколько ночей не спал, думал, себя уговаривал, а нет во мне веры. И «крещение» не помогло, даже хуже стало после того, как деваху эту в холодной воде увидал… Ты меня извини, а вот, к примеру, спутник. Ну какой бог может быть, если ученые наши советские на другие звезды лететь собираются! Луну фотографируют. Ты прости, я без утайки, откровенно. Или наоборот взять, атомная бомба. Разве бог допустил бы, чтобы тысячи людей — и стариков, и младенцев невинных — живыми в огне горели? Не допустил бы. Значит, бога нет. С чистым сердцем «крестился» я, а потом опять — лежу, думаю… К тебе пришел, «бог в помощь!» говорю, а сам не верю: «Пустые слова, никакой бог не поможет».

— Так ли? — пристально посмотрел Крыжов. — А когда из отсидки вышел, с голода подыхал, кто тебе помог?

Прасол покраснел.

— За то спасибо, век твоей доброты не забуду… Но ведь я ж с тобой откровенно. Думы свои высказываю, не таюсь…

Крыжов молчал. Он понял, что Прасол уходит, если уже не ушел из-под сектантского влияния. Плохо, очень плохо! Крыжов надеялся сделать Прасола своим безропотным сообщником. Прасол необходим Крыжову, ведь вокруг нет никого надежного. Полусумасшедшие изуверы и выжившие из ума старики в счет не шли. Крыжов презирал их, не поручил бы им сколько-нибудь серьезного дела.

— Вот она, человеческая благодарность, — грустно сказал Крыжов.

— Прости, разве тебе помешает, если я на стройку работать пойду? Если помочь надо, я всегда готов.

«Как же, — подумал Крыжов. — Помощник из тебя!».

Иеговист понимал, что в коллективе, среди рабочих на стройке у Прасола настанет совсем другая жизнь и придут другие взгляды.

Решил воздействовать на Прасола еще с одной стороны.

— Много ты там заработаешь, на стройке своей… А до сих пор без хлопот хорошую деньгу имел.

— Не в деньге счастье, — возразил Прасол. — Счастье — человеком себя чувствовать, а не сбоку-припеку, шарашником. Пусть и меньше заработаю, зато деньги чистые.

Ничего не помогало. Остался один путь воздействия — угрозы. Прежде чем Крыжов обдумал, как к ним перейти, распахнулась дверь «опочивальни», появился Дзакоев. Не здороваясь, сел к столу. Черные хищные глаза уставились на Прасола.

— Чистых денег, говоришь, захотелось? — неторопливо спросил Дзакоев. — Похвально. На родину трудиться желаешь? А цигейка, что ты у себя припрятал, потом скорняку сдал, знаешь, какая?

Прасол не ответил. Со спокойным любопытством глядел на Дзакоева. Только далеко-далеко в глубине глаз Прасола вспыхивали тревожные огоньки. В колонии приходилось наблюдать отпетых бандюг, и он сразу отнес Дзакоева к их категории.

— Не знаешь? — повторил Дзакоев. Сам ответил: — Краденая, вот какая. Ты ее принял, дальше передал, свою долю получил.

Прасол, действительно, получил «свою долю» — Крыжов при Макруше дал двести рублей. Прасол отказывался, говорил, что деньги не нужны, однако «слуга килки» заставил взять.

«Эге! — подумал Прасол. — Выходит «брат родной» меня запутывал».

— Так знай, — продолжал Дзакоев, — рыпаться тебе особенно не следует. Будешь нас слушаться — будешь по-хорошему жить. Нет — опять за решетку, а каково там — объяснять тебе не нужно. Если бы не советская власть, у тебя и дочка жива была бы, и старуха…

— Ты Советскую власть не трогай! — перебил Прасол. — Поделом меня за решетку упрятали, чтобы людей не калечил.

— Второй раз тоже поделом упрячут, — спокойно пообещал Дзакоев. — Больше дадут — рецидивист. Мы «условно» отделаемся для первого раза, а ты — рецидивист.

Прасол был толковым человеком, повидал всякое, быстро разобрался в положении. Стало ясно, что денежная помощь после колонии, краденая цигейка, «крещение» были средством вербовки в преступную шайку. Разгадав истинные мотивы, руководившие «другом-благодетелем» Крыжовым, Прасол без колебаний решил, как поступить.

— Пожалуй, твоя правда, — сколь мог искренние сказал он. — Что же мне делать?

— Вот теперь люблю! — радостно воскликнул Крыжов. — Теперь ты голуба. Насчет бога с тобой еще побеседуем, ты к богу сам придешь. Без бога, брат…

— Ладно, — бесцеремонно перебил Дзакоев. — На стройку поступать погоди. Скажи