Рассеяние - Александр Михайлович Стесин

«Вот это да! Спасибо, Саша! Как же тебе удалось?»

«Я умею, когда надо, быть убедительным. Теперь твой ход. Помнишь советский анекдот про сходство между евреем и наркоманом?»

«Помню: и тот и другой стремится попасть в вену. Надеюсь не промахнуться. Через три недели у детей — весенние каникулы. Собираемся в Будапешт, а оттуда — в Вену».

«Ну, отлично. Тогда и у нас планы серьезные. Вы будете подбираться с востока, а мы — с запада».

«Ты тоже собираешься в Вену?»

«А как же? Я же должен модерировать вашу встречу с Ирис. Отпишу тебе подробности ближе к делу».

Почти одновременно с сообщением от Жаркова пришло и другое — из Израиля, от Вари Бабицкой: «Сижу у Гробманов. Рассказывала им про тебя, а они вспоминали твоего дядю. Вот погляди, что отыскалось в Мишиных тетрадках с автографами». В прикрепленном файле — фотография тетрадного листа со стихами. Каллиграфический почерк с летящими черточками над строчными «т», дужками над «д» и вопросительными загогулинками над «й»:

О неужели жизнь еще продлится

В угаданный синоптиками день

И ангелом стеклянным будет биться

В бухгалтерскую нашу дребедень,

И будет вновь несчастная природа

Пахать и сеять, ткать и тлеть,

И будет повторять тебя погода,

С усталостью твоей на все смотреть?

Над нами небо мраморною гирей

Взведет опять старинные часы,

И молодость воскреснет в древнем мире

И перевесит точные весы.

Опять. Опять. Нам не остановить

Начавшихся когда-то исчислений.

Бессилье будет словно воду пить

Из чаши рядовых круговращений.

Ювенилия, старательно списанная с декадентской поэзии, обязательные красивости, переходящие в ляпы, и вовсе невразумительная концовка про какую-то там «чашу круговращений». Юношеский максимализм ни о чем. Но — подпись, подпись, тем же каллиграфическим почерком с завитками и безупречным наклоном: «В. Стесин, 6 января 67 г., Москва, Текстильщики». Дорогого стоит.

* * *

«Привет! Ну вот, планы выкристаллизовались. Мы вчетвером (я, мой сын, Игорь и его жена) планируем быть в Вене с 13.04 по 16.04. Едем из Дортмунда на машине — как в детстве. Я нашел, не побоюсь этого слова, виллу недалеко от Ирис в 19‑м районе, чтобы была на всякий случай возможность встретиться на нейтральной территории. А что у вас?»

«Мы летим в Будапешт, оттуда — в Вену. Прибудем в Вену примерно тогда же, когда и вы. Что привезти из Нью-Йорка?»

«Нам — жвачку. А вот Ирис что-то интересное было бы очень кстати. У Виталика так было принято — везде с подарочком».

«А что она любит?»

«Это загадка. Думаю, что-то, связанное с искусством и не новое».

«Подлинник Рембрандта?»

«Например».

«А ведь я был в Амстердаме недавно, мог бы из музея прихватить под шумок».

«Не думаем наперед, вот в чем проблема. В общем, слушай, план такой. Идем на кладбище, потом в ресторанчик около кладбища. Дальше посмотрим, как будет складываться. Кладбище открыто до 18:00. Мы постараемся приехать как можно раньше. Когда будем ехать, я тебе отпишу. Как?»

«Отлично!»

«Тогда привет Будапешту!»

* * *

Для кого-то — Фрейд и Чиксентмихайи[68], а для меня Вена — это дядя Виталик, Будапешт — тетя Алена. Елена Борисовна Тумаркина, двоюродная сестра бабушки Стеллы. Вся родня называла ее просто Еленой, так ей больше нравилось. Ее я помню хорошо. Любимая тетя. Переводчица с венгерского. Помню веселые застолья, которые она устраивала у себя по случаю именин. Ее бесконечные истории, смех до упаду. Ее венгерские блюда — керезет, паприкаш, пудинги. Уроки венгерского: «кесенем», «сивушен», «сервус», «ходь вадь?»[69]. И листок бумаги с надписью «Склеротик, что забыл?», приклеенный к внутренней стороне входной двери. Когда она умерла, дядя Витя написал обстоятельный некролог. Из него я узнал, что мать Елены была актрисой, дружила и работала с Татьяной Пельтцер, а отец «происходил из семьи витебских молочников, успешно занимался коммерцией. После упразднения НЭПа несколько раз арестовывался, был сослан в Казахстан. Жена последовала за ним, а дочка осталась на попечении тетушек — сестер отца».

Закончив филфак МГУ, Елена работала спортивным корреспондентом в «Комсомольской правде». Потом, вняв совету отца «выучить какой-нибудь редкий и сложный язык, чтобы иметь доходную специальность», занялась венгерским и довольно быстро овладела им в достаточной степени, чтобы начать переводить.

В конце пятидесятых — начале шестидесятых годов ее имя мелькало среди переводчиков юмористических рассказов, часто звучало в радиопередаче «С добрым утром», сборники юмористических рассказов в переводах Елены Тумаркиной выходили в «Библиотеке „Крокодила“» и «Библиотеке „Огонька“». Параллельно она занялась и переводами классической венгерской литературы, переводила романы и рассказы Кальмана Миксата, Мора Йокаи, рассказы Лайоша Толнаи. Вот далеко не полный список еще не упоминавшихся авторов рассказов и повестей, которых она переводила: Иштван Тёмёркень, Енё Йожи Тершански, Дьюла Фекете, Ласло Балла, Андор Эндре Геллери, Фридеш Каринти, Эндре Веси, Йожеф Черна (фантастика), Андраш Тотис и Иштван Немере (детективы)… В 1976 году Елену приняли в Союз писателей СССР.

Жила она вдвоем со старой матерью (отец умер в 1955‑м). Свою семью так и не создала. Сама она говорила, что у нее было три мужа, имея в виду серьезные романы… Племянников было пять. Когда они подросли (одна из ее летучих фраз — «я не люблю мелких детей»), она любила приглашать их к себе и устраивать для них пир. У нее имелось несколько коронных блюд, которые умела готовить только она. За ингредиентами она отправлялась в магазин при венгерском посольстве…

В 1983 году мать умерла, и Елена осталась одна. У племянников появились дети. Когда они переставали быть для нее «мелкими детьми», Елена начинала общаться и с ними. Попробовала учить венгерскому дочку племянницы. Другая внучатая племянница, которую родители прислали к ней на время ремонта, сбежала через три дня. При всем хорошем к ней отношении. Пригласив племянника, съездившего в США, и посетившего общих родственников, поделиться впечатлениями о поездке, Елена весь вечер рассказывала, кто и что говорил ей об Америке, а прощаясь, укоризненно сказала: «Ты так мне ничего и не рассказал».

Племянник, съездивший в США, это, надо полагать, сам дядя Витя, а родственники, с которыми он там встречался, — мои бабушка Стелла и тетя Инна. Кажется, именно после той поездки он написал мне письмо (так заполняются лакуны, складываются фрагменты пазла). Отчасти понятно и то, почему Елена все не давала ему подробно рассказать о