Ищите ветра в поле - Алексей Фёдорович Грачев

он едва не остался там лежать, в траве. Он вдруг засмеялся, почувствовав облегчение и даже какую-то радость, и осудил себя: не лезь, не подсматривай, Трошка. Спустился к ярмарке, пошел между балаганами, постоял возле чертова колеса, глядя на уносящихся к облакам, взвизгивающих людей, и тут кто-то взял его за рукав. Он вскрикнул даже глухо, шатнулся и увидел перед собой товарища Пахомова. Тот стоял и жевал пирожок и протягивал ему тоже пирожок.

— На, пожуй.

Трофим послушно взял пирожок и стал жевать, горячий, обжигающий рот, остро пахнущий требушиной, жгущий десны перцем.

— Ну, как там пиво на кладбище? Не горькое?

— Горькое, — ответил Трофим. — А откуда знаете?

— Что это тебя понесло туда? — спросил уже тихо и сердито товарищ Пахомов. — У нас там дело свое, а тебе что?

Трофим смутился, пожал плечами.

— Ищем мы того человека. Он самый, что землемера убил...

— Я видел, — ответил Трофим. — Он за крестом стоял. Стреляли...

— Стреляли, — раздраженно уже ответил товарищ Пахомов. — Без толку. Увидел тебя на кладбище и ушел, скрылся снова. Догадался, что следят за Валентиной. Послушай-ка, парень, — вдруг усмехнулся товарищ Пахомов. — А может, ты влюблен в нее?

Трофим молчал, тогда, покосившись на людей, толкающихся с обоих боков, глянув на чертово колесо, все уносящее в небо людей, как птиц, товарищ Пахомов сказал:

— А может, Коромыслов влюблен?

— Да, может, — ответил Трофим нехотя, через силу, снова ощутив вдруг ревность и зависть.

— Вот то-то и оно, — задумчиво и медленно проговорил товарищ Пахомов. — Ну, ладно, что тут поделаешь. Иди к Сыромятову, да ни о чем не рассказывай.

— Как же, — ответил Трофим и пошел искать ту зеленую пивную, а в ней Никона Евсеевича. А он — уже в сильном подпитии. Не с пива только, а, поди, и сотку опорожнил — рожа красная, сам хрипит, бьет соседа по плечу лапищей костлявой, толкует ему что-то. Сапоги Трофима придерживает другой рукой цепко, как свои. Завидев Трофима, мотнул ему головой, протиснулся к буфету, бросил на стойку деньги.

— Заказана была бутылка, — заорал, увидев недовольные лица мужиков в очереди. — Мой однодеревенец. Буфетчик подтвердит...

Вытянул бутылку, поставил с треском на столик:

— Пей. А Вальку не видел? И где тоже шляется?

— Не видел, — ответил Трофим, нехотя взял стакан в руки. Но, глотнув, вдруг всосался в приятный холодок — так лакает в жару теленок. Не сразу расчухает, что пойло, а расчухает — за уши оттаскивать надо от ведра. Так и Трофим: духом одним высосал горчащее пиво, до капельки. А тут и Валентина появилась, красная вся и злющая снова, как со «сводов» приходит.

— Айдате, папаня, — с ходу отцу. — Неча здесь долго слоняться. Да и скукота. Музыки даже хорошей нет. В прошлом годе трубы дудели, а нынче только и есть, что тальянки.

— Едем, едем, — обрадовался и Никон Евсеевич, поглядел на Трофима: — Еще бутылку?

— Нет, — буркнул Трофим, выходя из-за столика, забирая из руки Никона Евсеевича свои сапоги. — Хватит. А то слезай то и дело с телеги.

Засмеялся Никон Евсеевич по-пьяному и пошлепал батрака по плечу, как своего равного товарища:

— Дам я тебе, Трошка, день завтра отдохнуть. Покажешь дома матке сапоги.

Глава девятая

1

Они сидели у городской больницы на каменных ступенях, в тени, и смотрели на площадь, на улицу, полную пыли и одуряющего грохота ломовых лошадей, снующих между магазином и городским рынком. Под акациями, иссыхающими от жары, на сохлой мятой траве сидели цыганки, невдалеке от них заведенно звал к себе прохожих торговец тянучками, дремали извозчики на бирже, на углу улицы, центральной в городе.

От перевоза через Волгу доносился сочный голос диктора в громкоговорителе, привешенном к столбу. И лошади с телегами сена, и крестьяне в картузах с бородами, и цыганки под акациями, и пароходики, чадящие посреди реки, и стаи птиц над пристанью — все слышали о том, что происходит в мире на сегодняшний день.

Они сидели, и взгляды их иногда падали на широкие окна в верхнем этаже. Красиво светились карнизы, поблескивал слюдяно гранит на солнце, и все это здание напоминало вставшую на скале в ущелье старинную кавказскую крепость. Там, в этой крепости, на втором этаже, в огромной палате лежал Вася. Лицо бледнее подушки. А улыбался, виновато и как-то даже заискивающе. Он извинялся тихим голосом, держа руки на груди, простреленной пулей из браунинга Глушни. Он извинялся перед Костей и Македоном за то, что, зная о предостережении «стреляет без предупреждения», пошел напролом на Захарьинского и Новожилова.

...Какой нахальный и самоуверенный оказался этот русый, румяный и красивый Новожилов. Он даже и предположить не мог, что за ним следят. Он шел с ярмарки и кидал семечки в рот, и шелуха летела по ветру, осыпая лица прохожих и булыжник. На углу улиц зашел в будку к чистильщику сапог. И здесь ждал спокойно, оглядывая толпу, проходящих мимо женщин, девушек, изредка окликая их, и так же порхала по ветру шелуха семечек. Чистильщик, старик с белой бородой по фартуку, сказал ему что-то, вскинув голову, и показал на ботинки сначала, потом на брюки, помятые сильно. Наверное, он советовал ему погладить их. Новожилов высыпал деньги на ладонь старику и барски похлопал по плечу...

На следующем углу он зашел в парикмахерскую. Смяв кепку с бомбончиком на макушке, положил ее на колени, покорно отдал себя в руки парикмахера, ловкого, быстрого мужчины, постриженного под модного «ежа». Только раз сказал, и громко, так что слышно было даже на улице:

— Приметы делаешь, значит?

Надо было понять, что бритва царапнула его щеку или подбородок. Мастер склонился, заизвинялся. Потом долго смотрел вслед Новожилову, выходящему не спеша из парикмахерской, и сказал парикмахерше:

— Похож на Макса Линдера. Ну, знаете, комик-актер?

— Может, и актер, — равнодушно ответила она. Дальнейшего разговора Вася не слышал. Он видел еще, как Новожилов вошел в булочную, о чем-то поболтал с продавщицей. Потом перешел улицу, уже возле вокзала, свернул к зданию бывшего Технического училища. Здесь стояли угольные сараи и тянулся поваленный забор, росла сирень, густая и поломанная. Неподалеку возвышался пивной ларек. Его окружали мужчины, закидывая лица, точно стараясь сквозь бутылочное стекло разглядеть полыхающее в небе солнце. Новожилов миновал ларек