Ищите ветра в поле - Алексей Фёдорович Грачев

Валентина, как вышла из ларька, так сразу же к отцу:

— Батяня, там вон, за качелями, ларечек с бусами. Ай, глянуть только.

Сощурился Никон Евсеевич, но нехотя сказал:

— Да быстренько только. В пивной мы засядем вон в зеленой. Туда приходи.

А сам Трофиму на ухо:

— Глянь-ка. Уж не хахаль ли завелся здесь у нее. Ну да ладно... Айда-тка в пивную со мной.

Но Трофим тоже попросился:

— А я вон туда в зеркала глянуть только. Забавно, чай... Кривые рожи выходят. На себя непохож. Будто телегой рожу-то переехало.

— Веселья тебе не хватает, Трошка. Ну, иди... Да тоже мчи ко мне в пивную. Пропущу пару кружек, не торопясь. Хоть раз в жизни по-городскому пожить, распустить пузо из-под ремня... Да побалабонить с кем-нибудь.

3

Свернул Трофим — да и в толпу, локтями — одного, другого, третьего. Выскочил в переулок, и вот она впереди — не оглядываясь, вскинув голову, а култыхает так же, как и в Хомякове. Не исправил город за один день ее ходьбу, переваливается с боку на бок, будто на реку с бельем полоскаться. К кому-то идет? К кому? К розовому парню разве? Может, он это был в доме и пил то вино?

Так и встал на месте, но любопытство пересилило испуг, потянуло дальше. Любопытство, а может и ревность. Вот ведь — не нравилась раньше, а сейчас не перестает думать о ней и даже злость на нее.

А Валентина тем временем вышла уже на бережок, по бережку вверх мимо штабелей досок, пахнущих смолой и сыростью, ветер сдувал с них опилки. Идет так, будто не раз ходила. А дальше кладбище — ворота, сорванные с петель, кривобокие и поникшие, а возле ворот орава нищих. Остановилась, сунулась рукой в сумочку за деньгами. Может, для того и шла, чтобы оделить нищих, разевающих рты, точно птицы в гнезде. Но нет — заспешила дальше, миновала кладбищенскую сторожку, каменную, с круглыми окнами, и пошла по тропке к церкви. Ай молиться? Помолилась на церковь, на открытую дверь — и на тропу, мимо деревьев. Трофим тоже мимо сторожки, по тропе, встал за деревом. Вот Валентина остановилась возле куста сирени, стоит и озирается. Ищет кого-то. А кого? Постояла, повертелась и назад. Пронеслась с топотом, лицо плаксивое и злое. Значит, не пришел ее хахаль. Назначил свидание, выходит, а сам не пришел. Так ей и надо.

Успокоился и, странно, обрадовался даже Трофим, что сорвалось свидание у Валентины. Побрел по тропе подальше, слушая гул шмелей в высокой траве, слушая нытье нищих, шарканье ног, приговоры чьи-то за буграми земли. Присел в траву, привалился спиной к холодному мрамору памятника. Покосившись, прочел, что здесь лежит кронштадтская мещанка, по отчеству Теофильевна. Подивился — надо же такое отчество иметь и жизнь прожить с ним.

На другой стороне реки тоже темнели могильные холмы, высвечивались кресты, крашеные узоры оград, горбились купеческие склепы. Река узенькая и деготного цвета — от воды, спущенной с кожевенного завода, несло вонью кож — неслышно уходила по глинистым обрывам за город.

Задумчивость и оцепенение Трофима нарушила молодуха, бредущая по тропе неуверенной походкой. Приглядевшись, он узнал в ней ту, в легком сарафане, что прошла мимо него на ярмарке. Только там она шла легко, как пританцовывая, сейчас же несла в руке бутылку пива, спотыкалась и взмахивала другой рукой, как разговаривала сама с собой. Голова была откинута, волосы спадали сосульками. Казалось, она только что выбралась из этой воды.

— Эй, ты, — окликнул Трофим. — Дай напиться...

Молодуха послушно подошла. Теперь Трофим разглядел ее совсем юное лицо, искаженное пьяной гримасой и улыбкой отчаяния. Вот она присела на корточки, ухватила бутылку по-мужски крепко, стала глотать пиво. Выгнулись ее большие груди, словно распираемые молоком роженицы, голые коленки слепили глаза. Кончив пить, она протянула бутылку. Теперь он стал пить, торопливо и с жадностью. Отбросив бутылку в шуршащую траву, легонько толкнул ее в плечо. Она повалилась на спину, спросила испуганно и трезвым совсем голосом:

— Да что те надо-то?

Трофим воровато обернулся и увидел вдруг за крестом, в двух шагах, стоявшего и смотревшего на них человека в кепке, в сером пиджаке. Он вгляделся, разгибая тело, как перед прыжком, но тот человек исчез за этим крестом, как будто провалился в яму. Вскочив, забыв про молодуху, Трофим попятился. Опять что-то мелькнуло, и тогда он кинулся к тропе. Какой-то мужчина, высокий, в сиреневого цвета рубахе, черном пиджаке, вынырнувший из-за склепа, схватил его за рукав:

— Стой, тебе говорят, стой!

Но он рванулся с силой и бросился к воротам со всей прытью, на какую был способен. Там, на кладбище, послышались крики и прозвучали два выстрела. Он даже зажмурился от страха, показалось, что стреляют по нему. Перепрыгнув рельсы железной дороги, он побежал вниз по широкой улице, бесконечной от одинаковых двухэтажных деревянных домов, и только видел под сапогами булыжник, в котором поблескивало битое стекло. Что-то заблямкало над головой, в порыве ветра; вскинув голову, увидел, как раскачивается над ним лампочка, похожая на стеклянную маленькую голову и гремит широкая черная тарелка абажура.

— Эй, погодь, малый, — окликнул его кто-то с тротуара, и он снова бросился бежать. Может, тот хотел попросить закурить или не знал дороги. На пути вставали безмолвные дома, скалились остриями заборы, надвигались белые туши церквей, окруженных деревьями за каменными стенами. И казались они погостами посреди города, множеством погостов, а люди, укрывшись там, за каменными стенами, чутко слушали топот его намазанных коломазью сапог. Пробегал, а церковь снова вставала на пути, и подумал он с отчаянием, что ведет его снова на то место, где они пили пиво, что вот завиднеются ворота, выбитые из петель, замелькают кресты и с разбегу ударится он головой о мрамор Теофильевны и останется лежать среди травы, пахнущей духами и телом той молодухи в легком сарафане, пивом, горечью цветов.

Пролетка вынеслась из переулка, вышибая пыль из-под колес. Хохотали в ней какие-то нарядные парни в кепках и галстуках. И этот хохот успокоил. Он пошел тише, оглядываясь и прислушиваясь, все еще нервно дрожа. Вознеслась впереди над крышами пожарная каланча, сверкая стеклами, и он совсем успокоился, услышав впереди звуки музыки, бренчанье бубенцов, гул голосов, похожий на шорох осенней листвы под ветром. Ярмарка — вот и она! Он снова увидел балаганы, качели, людей, как в котле вода, ходящих кругами. Люди гуляют, пьют, смеются. А