Ищите ветра в поле - Алексей Фёдорович Грачев

Они вышли на улицу. Уже веял легкий и прохладный ветерок, пахнущий хлебным духом наваренного пива, карамели, сажи. Валентина сразу же понеслась прочь, даже слова не сказала. Конечно, не с таким же, как он, Трошка, кавалером разгуливать под ручку средь этих вот нарядных горожан. Потому Трофим присел на каменную тумбу возле ворот в подворье и стал смотреть на булыжную улицу. Вот телега, вот мороженщик с бочонком, сияющим белизной, скидывающий кепку и потирающий такую же сияющую плешь ладонью. Мальчишки следом, канючащие выскрести остатки из бочонка. Вот грузовая машина, чихает синим дымом, как чудище. Долго смотрел ей вслед, вспоминая трактор в совхозе. Так же вот чихал и кашлял синим дымом в Трофима, встретившегося на пути...

Кто-то присел на корточки рядом. Глянул Трофим и едва не вскочил. Вот и он — тот самый, что был у него в сарае. Кепка на коленях, черные волосы приглаживает ладонью. Лицо красное, вспотевшее — словно тоже чай пил здесь, на постоялом дворе. Вот он посмотрел на Трофима, вдруг подкинул на ладони монетку и спросил весело:

— Не такая монетка тогда была испачкана воском?

— Нет, не такая, — помедлив, ответил Трофим. — Там был пятак...

— Пятак, значит. А меня ты зови товарищ Пахомов. Так был в доме посторонний?

— Откудова мне...

— Ты погоди, — попросил Пахомов. — А монета с воском? А трактир?

— Откудова мне....

— Вот заладил... — Товарищ Пахомов положил руку на плечо Трофиму. — Ты Ивана Андреевича знал, ну, землемера убитого?

— Как же, — ответил тихо Трофим. — Говорил он про совхоз. Про нефть, про эропланы.

— Ну вот, а его убили. И других убьют хороших людей, если не задержим бандитов, если такие, как ты, не будут нам в этом помогать.

Трофим опустил голову, помолчал. Где-то прошуршало, и он резко обернулся. Показалось, что прячется там, за кирпичной стеной лабаза, братец Никона Аникей. Прячется, а смотрит на них. В одной руке ружье, в другой головня. Вот выстрелит, вот сунет огонь к крыше этого постоялого двора в Талгском подворье, и заполыхает, загорится весело этот солнечный и тихий город вместо завтрашней ярмарки...

— Я верно не знаю, был ли кто в доме. Вот только бутылку мне с вином принесла Валька, дочь хозяина.

— Это что за бутылка? — живо спросил товарищ Пахомов и даже подался к Трофиму.

— Такая. На ней на бумаге корабль нарисован. С парусами. Пил из нее Никон Евсеевич. Да, похоже, не один. Уж больно и пьян он был, видать, в тот вечер. Всю работу побросал в хозяйстве и утром всполошенный какой-то, не в себе ровно.

— Так, а еще что?

— Ну, а еще, — вспомнился тут Трофиму Никон Евсеевич в саду вечером. — Видел я его вечером в саду. Шел с корзинкой в поле. Может, за грибами, а может, по ягоды.

— Вечером-то?

Трофим не ответил, а товарищ Пахомов спросил, уже веселея:

— Это не к Ферапонтову займищу поле ведет?

— Да, можно и туда. Хошь к займищу, хошь в Барский лес.

— Ну, вот. Сколько всего знаешь, а молчишь. А бутылка эта где, интересно?

— Ее дядька Никон унес утром. Взял и унес побыстрее.

— Куда унес?

— Откудова мне...

— Нет, ты погоди, — улыбнулся тут товарищ Пахомов. — Сейчас мы с тобой разыщем ее. С бутылкой он в дом пошел или на улицу?

— На улицу вроде как...

— Вернулся быстро?

— Да сразу же...

— Бурьян или помойка далеко от дома?

— За прогоном, туда сор валим...

— Вот за прогоном, может, и лежит бутылка эта. Ты посмотри ее незаметно от хозяина. Найдешь если, спрячь. Она пригодится мне.

— Ладно, — согласился Трофим. — Коль найду. Может, битая она.

— И битую тоже спрячь. Даже наклейку сохрани. Отдашь мне потом.

— Ладно, — опять ответил Трофим. — Коль надо...

— Еще и как надо. Только хозяину — молчок, не проговорись...

— Он здесь, Никон Евсеевич. И Валентина, дочь его...

— Вот как, — ответил как-то равнодушно, и по голосу понял Трофим, что товарищ Пахомов уже и сам знает, что здесь его хозяин. — Торговать собрались?

— Да, — ответил, снова удивляясь, Трофим: и когда увидел товарищ Пахомов эти мешки? — Завтра с утра. Обещал на выручку купить мне сапоги Никон Евсеевич.

— Сапоги, — вскинулся на него изумленно товарищ Пахомов. — За что это?

Трофим пожал плечами, тогда тот досказал сам:

— А чтобы молчал, может, про бутылку эту?

— Да, может, что и так, — с облегчением и вздохом согласился Трофим. — Чай, так просто бы не взялся дарить лаковы сапоги...

— Лаковы, значит, — засмеялся товарищ Пахомов, — лаковыми купить хочет тебя Сыромятов...

Прошел какой-то мужчина в белой рубахе, черноусый, посмотрел подозрительно на Трофима, шепнул товарищу Пахомову.

— Ни одного отпечатка...

— Ладно, — нахмурился товарищ Пахомов, — сейчас и я приду туда.

Он поднялся, встал и Трофим.

— Скрывать от тебя не буду, — вдруг сказал товарищ Пахомов. — Вчера были ограблены две старые женщины. Может быть, это и сам Коромыслов натворил. Все может быть... Куда сейчас?

— Погуляю и спать. Здесь вот...

— Ну, ладно. Так договорились мы с тобой?

Трофим кивнул головой и, сев на тумбу, долго смотрел, как идет товарищ Пахомов по тротуару, слегка сутулясь, присматриваясь к дворам на пути, взглядывая на окна, точно хотел там кого-то увидеть или искал потерянное.

2

Муторно опять было на душе у Никона Евсеевича, муторно и слизко. От разговора с Аникеем, от странного поведения Валентины. Заявилась поздно в подворье, во хмелю, видать, растрепанная и довольно улыбающаяся. Говорит, будто в кино была — одна, конечно, — про броненосец «Потемкин». В революцию, значит, тоже девка ударилась, вот как...

Трошка тоже неясный. Будто за обедом отравили его горькой беленой, воротит нос, слова не выдавишь, хоть на живот коленом дави. Завалился спать. А уж и спанье в подворье, средь наехавших. Но сказал утром, что спал отменно, — какое отменно в острожном духе, в вони портяночной да селедочной. Врал, конечно, ну да его дело. Понравилось — так и пусть.

Муторность от всего этого подступала. И та врет, и этот врет,