Черный крест - Юрий Иванович Усыченко

Макруша пытался вставить свое в поток ее обличающих слов. Поняв, что это бесполезно, замолк. Исподлобья глядел на старуху.

Когда она остановилась, Макруша, полный тоскливой, бессильной злобы, процедил:

— Меня топишь, чтобы самой выплыть? Не выйдет. Я тоже на суде все скажу, хватит, чтобы тебя на остаток жизни посадить.

— Врешь! — тоже яростно ответила старуха. — Врешь, подлый! Я сама себе судья… Все сказала, гражданин начальник, ничего не утаила.

Отвернулась к стене, сунула руку за пазуху. Пошарив, вынула что-то, поднесла к губам.

Оперативный работник, который внимательно слушал старуху, первым понял, в чем дело. Кинулся к ней, схватил за руку.

Опоздал. Яд, который она всегда носила при себе и сейчас проглотила, оказал действие. Женщина упала навзничь.

— Цианистый калий, — сказал оперативник, чтобы хоть что-нибудь сказать: молчание становилось непереносимым. — Смерть наступила мгновенно.

Документы самоубийцы положили на стол. Оперативник взял паспорт, прочел вслух:

— Боренко Анна Павловна.

Наверно, у него была хорошая знакомая или родственница Анна Павловна, потому что он еще раз задумчиво повторил:

— Анна Павловна…

Впервые за много лет «Люську-чуму» назвали по имени-отчеству…

Глава восемнадцатая

В КАТАКОМБАХ

Макруше не зря чудилось недоброе. Преступная шайка давно уже находилась под наблюдением.

Когда двое вышли из дома Крыжова, преследователи отправились за ними. Макруша и Дзакоев привели к жилью Люськи. Пока внутри разыгрывались известные нам события, флигелек был оцеплен. Человек, который командовал операцией, привлек к участию в ней дружинников.

Одна группа арестовала «братьев» — Крыжова и Буцана. Другая, в которую входили Приходько, Сеня и еще несколько дружинников под руководством сотрудников госбезопасности, ворвалась к Люське. Сперва хотели обождать, пока преступники выйдут из дома, но когда во флигеле раздался крик — стало ясно, что ждать больше нельзя.

…Часть участников операции осталась в квартире, трое бросились за преступниками в катакомбы…

…Катакомбы Приморска имеют почти двухсотлетнюю историю. Образовались они довольно просто. Когда строился город, хозяева брали камень для своих домов прямо на отведенном для дома участке. Рыли колодцы, штольни, из штолен вынимали распиленный на бруски мягкий пористый известняк — отличный строительный материал. Постепенно штольни делались длиннее, разветвлялись, соединялись. Под городом возникла сеть беспорядочных ходов. Последовательности, системы в направлении штолен нет. Они представляют собой запутанный клубок подземных ходов — узких и широких, высоких и низких, расположенных ближе и дальше от поверхности земли. Опытные люди, спускаясь в катакомбы, оставляют «маяки» — приметные знаки, по которым можно проследить маршрут.

Что касается людей неопытных, то потерять ориентировку в катакомбах легче легкого: штольни схожи, поворотов много.

…Люба, коренная уроженка Приморска, слышала, конечно, про катакомбы, но ни разу туда не спускалась. А Калмыков раньше даже не подозревал об их существовании, тем более об опасности, которую они таят.

Попав из погреба в подземную штольню, Саша схватил Любу за руку, прошел с девушкой метров сто, не разбирая и не запоминая направления, поворачивая то туда, то сюда.

Наконец, остановились, присели отдохнуть на камень.

Свеча бросала трепетные отблески на их лица. Слабый огонек бился в гнетущей тьме. Было очень тихо — до звона в ушах.

— Где мы? — стараясь прогнать тоскливое чувство, спросила Люба.

— Как где? В катакомбах, — не понял вопроса Калмыков.

— В какой части? Ты бывал здесь раньше?

— Нет. — Его поразила тревога, звучавшая в голосе девушки.

— А повороты считал?

— Нет. Да в чем дело?

Люба коротко рассказала, какая опасность им угрожает.

— Да-а, — ответил Саша. — Попали в переделку… Что ж, будем выбираться, далеко уйти мы не успели.

— Может, помнишь направление? — с надеждой спросила Люба.

— Нет, — откровенно признался он. — Надо по нашим следам смотреть.

Люба согласилась:

— Может, и выход в подвал отыщем?..

Подошли к камню, на котором отдыхали недавно.

От свечи осталось меньше половины.

— Пора тушить, — со вздохом сказал Саша. — Вдруг потом понадобится. Посидим, обдумаем, как быть.

Дунул на свечу. Люба взяла ее и спички себе на колени.

На поверхности земли подобной темноты не бывает никогда. В самую глухую безлунную полночь есть какие-то намеки на свет, проблески, дальние всполохи. В катакомбах царит абсолютная темнота. Она настолько густа, что кажется осязаемой. В ней нет ни малейшего признака света, впечатление такое, будто человек полностью потерял зрение.

Люба и Саша сидели, тесно прижавшись друг к другу, чувствуя биение сердец. Он гладил волосы девушки, шептал нежные, успокаивающие слова.

Неожиданно в беспросветной тишине катакомб послышались спотыкающиеся шаги, бормотание.

Любе сделалось так страшно, что она даже не испугалась. Рука ее судорожно вцепилась в Сашину.

Калмыков легонько отстранил Любу. Приподнялся.

Чиркнула спичка. Когда она разгорелась, Саша увидел в нескольких шагах от себя Дзакоева.

А Дзакоев увидел молодых людей.

Не медля ни мгновения, будто он ждал встречи с Калмыковым и Любой, Дзакоев бросил спичку, сунул руку в карман за пистолетом.

Однако не растерялся и Саша — кинулся на Дзакоева.

Они боролись в темноте, ударяясь о камни, не видя один другого.

Тревога за Сашу помогла Любе преодолеть страх. Девушка нащупала на коленях свечу и коробок. Руки тряслись. Сломала несколько драгоценных спичек, прежде чем вспыхнул синий огонь. При колеблющемся свете Люба увидела, что Дзакоев навалился на Сашу.

Вряд ли по-настоящему понимая, что делает, Люба нащупала камень, швырнула Дзакоеву в голову. Больше от неожиданности, чем от боли, Дзакоев качнулся, ослабил хватку. Калмыков не стал терять времени — вывернулся из-под него. Вспомнив советы Рамори сан — давно это было, вроде, в другой жизни! — ударил Дзакоева, как учил Рамори сан. Дзакоев свалился без чувств.

— Зажги свечу! — сказал Саша, задыхаясь после схватки. — Не беспокойся, раньше, чем через пять минут, он не подымется.

— На… спички, — запинаясь, проговорила Люба. — Я… не могу… У меня руки дрожат.

— Ничего, ничего!

При зажженной свече обыскал Дзакоева. Забрал пистолет. Брючным ремнем крепко стянул ему сзади руки. Прислонил связанного к стене в полусидячем положении.

— Свечу все-таки придется потушить, — сказал Саша.

Люба постаралась улыбнуться:

— С тобой я не боюсь… Вот ты какой у меня…

Саша засмеялся — пережитое волнение ушло.

— Что — я! Вот ты молодец. Если бы не ты, он бы меня…

— Не надо, — попросила Люба. — Не надо об этом.

Он понял. Тихо пожал ей руку.

Опять сели в темноте. Саша обнял девушку за плечи.

Раздался стон, тяжелый вздох.

— Где я? — спросил Дзакоев.

— Лежи смирно, — ответил Калмыков. — Нас найдут.

— Найдут! Дурак! Для чего найдут? Чтобы за решетку упрятать? Думаешь поцеремонятся? Развяжи руки!

— Перестань, слышишь? — спокойно сказал Калмыков.

— Развяжи руки! — от пережитого страха, неудач, от предчувствия кары с Дзакоевым