Вооружение Одиссея. Философское путешествие в мир эволюционной антропологии - Юрий Павлович Вяземский

«изобретение глаза», построенного по одному и тому же принципу линзовой камеры, головоногими, с одной стороны, и высшими позвоночными – с другой. Учитывая, что появление на эволюционной сцене осьминогов совпадает с бурным ростом и разветвлением ствола млекопитающих (средний мел, приблизительно 100 миллионов лет назад), полагаю, не будет полным научным невежеством допустить, что это «конвергентное приспособление» (по Лоренцу) или эта независимая изобретательность (как бы выразился Тейяр) могли случиться весьма синхронно, то есть в рамках одной и той же эпохи. Возможность и даже высокую вероятность конвергентного возникновения допускают некоторые этологи, сопоставляя схожие модели ритуализованного поведения у существ, принадлежащих к различным классам и выработавших аналогичное поведение через многие миллионы лет после разветвления их стволов-веток79.

5. «Основной биогенетический закон» Геккеля – Мюллера, или правило рекапитуляции. Сам Геккель формулирует его предельно кратко: «Онтогенез всякого организма есть краткое и сжатое повторение филогенеза данного вида»80. Строгие ученые атакуют эту краткую и, естественно, примитивизирующую формулировку, но сам факт рекапитуляции не могут отрицать, ибо он очевиден даже в эмбриогенезе и онтогенезе человека.

§ 74

Тема седьмая. Я бы с удовольствием назвал ее элевтерогенезом, то есть становлением свободы, но… рано еще. Скажем пока: тема адаптации, или правила выживания.

Адаптироваться к среде необходимо – с этой дарвинистской максимой сегодня вынуждены согласиться даже самые крайние ламаркисты. С другой стороны, «специализация парализует, а ультраспециализация убивает. Палеонтология вся состоит из этих катастроф», – говорит Тейяр де Шарден81. С этим в общем-то ламаркистским утверждением иной дарвинист хотел бы не согласиться, но, вспомнив юрских устриц, саблезубых кошек, ирландского оленя, вынужден если не кивнуть головой, то хотя бы промолчать, потому что действительно убивает; не всех, но многих, похоже, убила ультраспециализация и, говоря языком Вернадского, сперва заставила окостенеть, а затем выкинула вспять из пластичной биосферы в окаменелости геосферы. И это, похоже, правило № 1 – «Назвался груздем – полезай в кузов».

Правило № 2. «Любишь кататься – люби и саночки возить». Сия житейская мудрость справедлива и для эволюционного движения. «То, что выигрывается с одной стороны, теряется с другой. Все созидается лишь ценой соответствующего разрушения», – утверждает Тейяр82. Практически о том же говорит явный дарвинист Тинберген: «…мы не вправе ожидать, что отбор может положительно влиять на формирование одного признака без побочного вредного воздействия на другие…»83. Чем ветвистее и больше оленьи рога, тем больше шансов победить в турнире, тем легче завоевать сердце прекрасной самки, но бегать в лесу с таким мужским достоинством на голове неудобно, и хищник этим неудобством иногда ловко пользуется. Птичий казанова, фазан-аргус, для неотразимого возбуждения куриц отрастил себе такие крылья, что уже не может летать. Это – крайние случаи расплаты за удовольствие. Платить же приходится решительно за всё. Получив художественную руку – руку Рафаэля и Веласкеса, Шопена и Листа, – человек лишился некоторых неоспоримых преимуществ обезьяней лапы: не думаю, что мы с вами лучше лазаем по деревьям, чем орангутан играет на фортепьяно. А посему чаще всего адаптация приводит к компромиссному решению: лапа гуся, например, далеко не идеальный орган ни для плавания, ни для хождения, однако она вполне справляется с тем и с другим и лучше, чем плавник или нога.

Генетики подсчитали, что за фиксацию одного эволюционно-ценного аллеля популяция должна «заплатить» тридцатикратной генетической гибелью своих особей84.

Правило № 3. «…Великие конструкторы эволюции – Изменчивость и Отбор – очень редко ограничиваются одним-единственным способом. Сама сущность их экспериментальной «игры в кости» позволяет им зачастую натолкнуться на несколько вариантов – и применить их вместе, удваивая и утраивая надежность решения одной и той же проблемы»85. Воистину, «не мытьем так катаньем».

Правило № 4. «Не плюй в колодец». Эволюция, разъясняет Лоренц, не любит окончательно и бесповоротно отказываться от однажды «изобретенного»; либо она старается по возможности изменить функцию прежнего устройства, «чтобы поставить на службу новым целям устаревший в ходе эволюции неликвидный фонд»86, либо «для особых случаев, где проявление было бы вредно, вводится специально созданный механизм торможения»87. Последнее касается поведения животных, но изменения функций мы сплошь да рядом наблюдаем в морфологии: жаберная щель трансформируется в слуховой проход, передняя лапа рептилии – в крыло птицы и т. п. И очень любит Природа оставлять так называемые рудименты. Гуси сохраняют на лапах чешуйки (наследство пресмыкающихся, от которых произошли предки птиц), двукрылые насекомые сохраняют остатки еще одной пары крыльев (когда-то у их предков было четыре крыла) и т. д.

Правило № 5. «Всяк сверчок знай свой шесток». Для всякого нового вида жизненно необходимо найти тот шесток, на котором, по крайней мере в данное время, никто не сидит – иначе начнется борьба не на жизнь, а на смерть, и кто-то обязательно должен будет умереть. «Кто непосредственно угрожает существованию вида – это не «пожиратель», а конкурент; именно он и только он», – предупреждает Лоренц88. Согласно так называемому принципу Гаузе, на одном эволюционном шестке, то есть в одной экологической нише, может существовать только один вид.

Правило № 6. Еще в начале прошлого века, кажется, А. Н. Север-цов заговорил о преимуществе поведенческой адаптации над морфологической, вернее, онтогенетической над филогенетической. Последняя, разъяснял он, обеспечивает безопасность от медленно меняющихся факторов среды, первая – от быстрых. С этим сейчас все согласны, не только «сциллианцы», по и «харибдианцы». «Какое-либо изменение окружающих условий, – пишет Лоренц, – даже ничтожное само по себе, может полностью вывести из равновесия врожденные механизмы поведения. Они настолько неспособны быстро приспосабливаться к изменениям, что при неблагоприятных условиях вид может погибнуть»89. Казалось бы, для успешного выживания вида в равной мере необходимы две формы адаптации: филогенетическая и онтогенетическая. Но тут, похоже, вступает в действие правило № 2, и оказывается, что с ростом онтогенетической адаптивности филогенетическая приспособленность убывает, ею «расплачиваются», чтобы продвинуться вверх по Древу жизни. Пауку, например, никакой пластичный онтогенез не нужен – он рождается готовым охотником и искусным воином. А, скажем, бедные тигрята появляются на свет беспомощными, слепыми и глухими. Тигр от рождения понятия не имеет, как пользоваться своими когтями, пастью, лапами. Тигрица два-три года сопровождает, опекает, обучает своих котят, иначе не приспособятся и погибнут, ведь как выследить добычу, поймать ее, завалить, умертвить быстро и безопасно – об этом тигриный филогенез полностью умалчивает. Тигриной врожденной вооруженностью расплатились за тигриный интеллект.

За обезьян же еще круче расплатились, и, как считает Тейяр де Шарден, именно поэтому они выше других животных взобрались на Древо жизни. «Именно потому, что до плиоцена приматы по своим членам оставались самыми «примитивными» из млекопитающих, они также остались самыми