Вооружение Одиссея. Философское путешествие в мир эволюционной антропологии - Юрий Павлович Вяземский

(у пеганки, огаря, кряквы, гоголя и серого гуся)55 и в более широком масштабе сопоставляя агрессивное поведение рыб, пресмыкающихся, птиц и млекопитающих. Раз мы говорим о «филогенетически возникшем поведении»56, стало быть, есть и филогенез поведения, то есть этогенез.

Сам собой возник вопрос о «генетике поведения». «Хотя генетика поведения пока еще переживает пору детства, – пишет Нико Тинберген, – …очень вероятно, что и различия в поведении между представителями одной популяции также наследственно предопределены, по крайней мере частично… Генетики приходят к выводу, что многие черты поведения… наследуются по тому же принципу, что и особенности строения тела»57. Страницей ранее он говорит о «генах незлобивости, агрессивности, энергичности токования, способности ориентироваться в лабиринте и множества других качеств, не обнаруживающих явной связи со строением тела животного и условиями его обитания»58 (курсив мой. – Ю. В.).

Характерно, что этологи ищут «генетику поведения» не столько в фило; сколько в онтогенезе животных, ибо многое, слишком многое у высших животных передается не врожденным, а, если угодно, традиционным путем, причем эта онтогенетическая наследственность оказывается не менее стойкой, чем врожденная, филогенетическая, и в эволюционном плане именно она часто оказывается наиболее ценной вследствие своей пластичности и гибкого реагирования на быстро меняющиеся факторы среды.

§ 72

Тема пятая: филогенез, или дендрогенез. Тут опять говорить будет один Тейяр де Шарден; вернее, говорят многие, но слышится мне только его голос, и слушаю я его, словно музыку, потому как не уверен, что я правильно его понимаю и что именно это он хочет сказать, и даже не уверен я, что сам он понимает то, что говорит, но чувствую – он хочет сказать что-то очень красивое, и говорит, а я слушаю, как слушают музыку.

«Рассматриваемая в целом, жизнь при продвижении вперед расчленяется. В своей экспансии она самопроизвольно распадается на широкие естественные подразделения, образующие иерархию. Она разветвляется»59. Да, расчленяется и разветвляется, и так мощно, что никто не в состоянии подсчитать эти расчленения и разветвления. Ствол почти невозможно отличить от крупных веток. Где-то далеко внизу и сотни миллионов лет назад от этого вроде бы центрального ствола ответвились растения, но кто поручится, что это было именно ответвление, а не разделение ствола на две самостоятельные части? А выше – еще одно грандиозное разделение: на хордовых и членистоногих. И большей частью дерево скрывается под водой, в бездну Мирового океана и в тьму времен уходит, а над бездной простираются три бесконечно отделенных друг от друга ствола: растений, насекомых и млекопитающих. Взгляните на Древо жизни Кено, которое приводит Тейяр60, и вы заметите, что над поверхностью воды, в кроне этой кактусовой смоковницы или губчатого папоротника нет уже никаких стволов, и разглядеть иерархию может лишь Тейяр де Шарден, с помощью своего нарастающего психизма как основного и осевого течения ортогенеза. Но три вершины минимум, господа. А можно и больше вершин предположить, потому что птицы тоже торчат вверх обособленной веткой; и непонятно, почему где-то совсем внизу остались бактерии и вирусы, которые, как мне кажется, эволюционируют не менее стремительно, чем мы с вами (судя, например, по все новым и новым разновидностям гриппа); и человек, наконец, на символическом рисунке Кено даже не намечен. Шесть вершин мы насчитали?

«Странное это дерево. Можно сказать, негатив дерева, ибо в отличие от гигантов наших лесов его ветви, его ствол обнаруживают себя перед нами лишь пустотами все большего диаметра»61. «Негатив дерева». Запомним эту научную метафору: она нам обязательно пригодится.

А сейчас о так называемом законе «автоматического устранения эволюционных черешков», повсюду встречаемом в истории62. Современник и соотечественник великих импрессионистов Тейяр формулирует свой закон в стиле Моне или Сислея. Так что не взыщите за пуантилизм цитат и колоритную дымку разноцветных мыслей. «Какую бы живую группу мы не рассматривали, в глубине она всегда тонет в сфере мягкого. Безошибочный способ скрыть свой черешок»63. «Если… критическая трансформация, мутация от нуля ко всему, то невозможно представить себе на этом точном уровне промежуточного индивида. Или это существо еще по сю сторону изменения состояния, или оно уже по ту сторону… Или надо решиться допустить, что ее появление произошло между двумя индивидами»64. «Едва народившись или даже еще нарождаясь, вид уже дробится на разновидности или подвиды. Это знают все натуралисты»65. «Живые существа раскрываются не в своем зародыше, а в период расцвета. Самые большие реки у своих истоков – лишь маленькие ручейки»66.

Можно сколько угодно иронизировать над манерой Тейяра излагать свои мысли, но «черешки» действительно ускользают от нас, строгих или либеральных, поэтичных или схематичных. Любой палеонтолог вынужден будет признать, что за все время раскопок найдены лишь останки, принадлежащие отдельным видам. Не обнаружено никаких предков рыб, не найдено эволюционных предшественников трилобитов и других кембрийских животных, и не только вниз, но и вверх по ветвям Древа жизни, вплоть до человеческого первопредка, который – тоже черешок и которого мы тоже никогда, похоже, не обнаружим в его первозданной единичности.

Любопытно, что этологи тоже сталкиваются с «автоматическим устранением эволюционных черешков». Конрад Лоренц, например, с грустью замечает, что «часто бывает невозможно проследить возникновение ритуала, обнаружить его неритуализованный прототип, потому что форма его изменилась до неузнаваемости»67.

А как же тогда наблюдать и изучать филогенез, спросим мы? По Тейяру выходит, что это возможно сделать только в ветвях Древа жизни. И тут нам предлагается уже не импрессионистская, а весьма формализованная и схематизированная картина68. Не вдаваясь в детали, постараемся вычленить самые основные моменты «ветвенного» дендрогенеза, которые нам могут понадобиться не только при изучении потребностей животных, но и в странствиях по кругам человеческой культуры.

1. «…когда ее (жизни. – Ю. В.) поток выходит из узких горловин, где она была как бы стиснута новой мутацией, то чем уже горловина, из которой она выходит, и чем обширнее пространство, которое она должна покрыть своей волной, тем больше ей необходимо воспроизвести себя во множестве»69. Условно назову это правилом вынужденной количественности.

2. «Правило Копа». То есть едва ли не во всех классах животных мы встречаем сперва маленьких особей, затем гигантов, а в конце концов, если ветвь на гигантах не отмирает, размеры ее представителей достигают оптимальной величины. Если мне не изменяет память, Тейяр на «правило Копа» не ссылается, но оно, как мне кажется, хорошо дополняет некоторые его рассуждения. Метафизически переименуем это правило в правило поиска «золотой середины».

3. «…развитие филы идет удивительно параллельно последовательным стадиям, через которые проходит человеческое изобретение… Вначале идея оформляется приблизительно в теории или в механизме. Затем идет