Пыль. История современного мира в триллионе пылинок - Джей Оуэнс

опасные радиоактивные отходы. Самолеты пролетали через облако осадков, чтобы зафиксировать показания радиации, – разумеется, заражались пилоты. Стоит также отметить, что три из четырех испытаний в первой серии проводились на стометровых стальных башнях. Их разнесло взрывом, а по всей округе разлетелись сильно облученные металлические фрагменты. В некоторых случаях радиационное загрязнение в принципе было целью. Следующие 40 испытаний в рамках серий Augias и Pollen (которые не повлекли за собой цепные ядерные реакции) были направлены на имитацию небольших инцидентов с плутонием. Так моделировались последствия более крупной катастрофы: как далеко разлетится радиация и сколько земли будет отравлено?

Аварии при ядерных испытаниях стали еще одним крупным источником загрязнения окружающей среды. Вторая серия испытаний во Франции проходила под землей – в туннелях, пробуренных глубоко в гранитной горе в нагорье Ахаггар на юге Алжира. (Страна получила независимость от колонизатора всего за несколько недель до испытаний, но, согласно договорам, должна была оставить Франции доступ к полигонам.) Во время испытания Béryl 1 мая 1962 года случилась катастрофа: бетонная пробка не сдержала взрыв. Из туннеля, словно из огнемета, вырвалось пламя. За ним последовало облако охряной пыли, которое вскоре зловеще почернело, а также полетели фрагменты лавы и застывшего шлака. Выросло облако высотой 2,6 километра. Радиоактивные осадки унесло ветром на несколько сотен километров. Толпа чиновников и солдат, наблюдавшая за испытанием, ринулась в душ в попытке смыть радиоактивное загрязнение. Министр научных исследований Гастон Палевски умер от лейкемии через 22 года. Никак не доказать, что болезнь вызвало то происшествие, но сам Гастон был уверен, что именно оно.

О воздействии на рядовых солдат и алжирцев, находившихся поблизости, никогда не сообщалось публично. «Мы приняли душ и постирали одежду, но водой не смыть то, что попало внутрь [с воздухом или едой]», – говорил электрик Жан-Клод Эрвье журналисту Deutsche Welle[487] в 2013 году. Он запросил у правительства результаты своих радиационных обследований, а в ответ получил «странные» данные – по всей видимости, сфальсифицированные[488]. Иногда наверху не напрягались: просто говорили, что документы утеряны. Режиссеры-документалисты Ларби Бенчиха и Элизабет Левре сообщали, что после аварии радиоактивная пыль и осадки распространились на 60 километров – долетели до деревни Мертутек в провинции Таманрассет[489]. Там после испытаний внезапно скончались 17 человек. Другие жители до сих пор страдают от последствий.

Медицинские записи – не единственные данные, которые пропадали или вовсе изначально не собирались. По секретным документам выяснилось, что у Франции, похоже, нет никаких записей о радиологическом состоянии полигонов на момент их возвращения Алжиру в 1967 году [490]. Оба полигона так и не очистили и не обеззаразили должным образом. Отходы плутония просто закопали в песок. Их залили бетоном и запечатали в металлических контейнерах. Большое количество металлолома и ненужной техники оставили под открытым небом. Все это видно по сей день. Два бетонных бункера управления тоже все еще стоят, наполовину засыпанные дюнами. В основном наиболее загрязненные территории в эпицентре каждого взрыва просто бросали, позволяя ветрам разносить радиоактивный песок куда угодно [491]. А как правильно поступать? По идее надо снять верхний слой почвы, закопать его в ямы и покрыть участок асфальтом. Это, конечно, очень вредно для окружающей среды, но такой метод, по крайней мере, удерживает радиоактивную пыль. В Алжире, оккупированном Францией, так не сделали. Местные жители, неосведомленные об опасности, собирали металл для строительства жилья и ограждений, а также для изготовления посуды и даже ювелирных изделий. Ну а медную проволоку можно было по хорошей цене сдать на лом.

В 2021 году бывший министр Алжира по делам ветеранов Тайеб Зитуни раскритиковал Францию за «отказ передать топографические карты, которые позволяют определить места захоронения загрязняющих, радиоактивных или химических отходов, не обнаруженных до сих пор». («Франция предоставила властям Алжира имеющиеся карты», – ответили французы. Возможно, никаких карт никогда не составлялось – и это только на руку тем, кто хочет скрыть такое токсичное наследие.) Никакого возмещения ущерба не последовало. «Французская сторона технически не возглавляла инициативу по очистке этих объектов, а также не предприняла никаких гуманитарных действий по компенсации жертвам», – осудил Францию Зитуни [492].

«Пустыню воспринимали как океан», – писали Жан Мари Коллен и Патрис Бувере в докладе о французских ядерных отходах за 2020 год. То есть настолько обширное и пустое место, что можно что-нибудь туда выбросить – и оно исчезнет. С глаз долой, из сердца вон [493].

Принято считать, что пустыни выбирают в качестве полигонов для ядерных испытаний, потому что они, ну, пустые. Вроде очевидно же. Вот только это не так. Пустыни не пустые – хотя я признаю, что чаще всего они мало заселены. Дело в том, что колониальные державы не считали людей, которые жили в пустынях и по ним кочевали, за людей.

В XVII и XVIII веках колониальные притязания на землю оправдывались следующим принципом: владельцем ничьей территории становится тот, кто первым до нее доберется. Такой подход не подразумевал, что внутренние районы Америки, Австралии и Африки – это пустующие земли, где совсем никто не живет. Смысл в том, что это – res nullius, то есть бесхозная вещь [494].

Согласно европейским правовым нормам колонистов, права на землю приобретались через использование, то есть поселение, строительство и ведение сельского хозяйства. Но ранняя антропология XIX века считала коренные народы «примитивными», только вышедшими за рамки наивного «естественного состояния». Охота и собирательство – кочевой образ жизни, необходимый для выживания в засушливых внутренних районах, – не были юридически признаны формой использования, дающей право собственности. (Между тем, концепция земли как собственности, подлежащей покупке и продаже, не существовала в мировоззрении коренных народов.) Таким образом, первые колониальные оккупанты объявили земли коренных народов свободными для захвата. Тем самым они создали образ мышления, который сохранялся до самого распада империй. В случае с французскими и британскими программами ядерных испытаний – и дальше.

Майя Теллит Хавад пишет о новом взгляде на Сахару как на «периферию, которую нужно завоевывать, эксплуатировать и дисциплинировать». Маргинализация пустынных мест в XX веке и позднее – не столько неотъемлемое физическое свойство этих ландшафтов, сколько продукт колониального лишения собственности. Но пыль может помочь нам увидеть иную картину. Хавад пишет, что «красный ветер», который возвращается в Европу, «напоминает нам о том, о чем нас пытались заставить забыть столетия добывающего капитализма: наши миры неотвратимо переплетаются в глобальном масштабе»[495].

* * *

В мае 2022 года я общалась с доктором Вирджинией Некочеа – исполнительным директором Центра экологического