Шелковый Путь - Колин Фалконер

Нет.

Он хлестал себя снова и снова, но не мог изгнать ее. Она опустилась на колени у его ног, как кающаяся грешница. Он почувствовал ее мускусный запах и представил, как ее длинные теплые пальцы проникают под его рясу. Она была для него так реальна, что он не чувствовал крови, текущей по его исполосованной спине, лишь ее жар, когда он сжал свою плоть в руке и отдал свой семя дьяволице.

Уильям благословил вино и вознес его.

— Кровь Христова, — прошептал он и поднял глаза к своду почерневшего от ладана потолка. Его белые облачения были изорваны и запятнаны после долгого пути из Утремера, но это все еще были одежды Святой Матери Церкви, и он представлял, как они сияют, словно лучи солнца, на этой черной языческой земле.

Это был трогательный момент для его тайной паствы из венгров и грузин, никто из которых не присутствовал на латинской мессе с тех пор, как их захватили во время похода Субэдэя по Европе двадцать лет назад. Уильям реквизировал для этой мессы собственную церковь Мар Салаха, принес с собой свое Евангелие, миссал и Псалтирь, так небрежно отброшенные Хубилаем.

«Даже во тьме, — думал он, — Бог прольет свой свет. Нет такого уголка на земле, где Он не мог бы нас найти. Я буду его ангелом и посланником».

Внезапно дверь в церковь с грохотом распахнулась, и в проеме появился Мар Салах. За ним стояли его собственные священники в черных рясах. Он пронесся по проходу, его лицо было искажено яростью.

— Как ты смеешь осквернять мою церковь!

Уильям не отступил. Но затем, чтобы показать свое благочестие перед паствой, он упал на колени и начал читать «Верую».

Тут-то они на него и набросились, пиная и избивая, пока изгнанники смотрели, виноватые и испуганные. Священники Мар Салаха потащили его обратно по проходу и вышвырнули в грязь, а его Псалтирь и миссал бросили в слякоть следом.

Тяжелая дверь захлопнулась.

Несколько изумленных горожан уставились на него, спеша мимо на рынок. Уильям медленно поднялся на ноги, морщась от боли в ребрах. «Если мне суждено страдать, как Христос, — подумал он, — то это лишь приближает меня к моей прекрасной награде. Они могут бить и поносить меня, но я никогда не дрогну. Бог со мной, и я не потерплю неудачи».

***

LXXXIII

Местный обычай предписывал мыться по меньшей мере трижды в неделю, и Жоссеран обнаружил, что, как и в Утремере, эта привычка была приятна и телу, и разуму. В его покоях была большая глиняная ванна с маленькой скамейкой, на которой можно было сидеть во время омовения. Чтобы нагреть ее, под ней разводили огонь, используя особые черные камни, которые китайцы добывали в горах. Когда их разжигали, они часами давали сильный жар, прежде чем окончательно рассыпаться в серый пепел.

В другие утра приставленные к нему слуги приносили ему по крайней мере кувшин и чашу с водой для умывания рук и лица.

Уильям, судя по запаху, не пользовался ни одной из этих возможностей.

Жоссеран также обнаружил, что, как и в Утремере, удобнее было по возможности одеваться по-местному. Ему дали широкий халат из золотого шелка. Его рукава доходили почти до кончиков пальцев, а на спине был искусно вышит феникс. Он подпоясывался широким кушаком с пряжкой из рога, привезенного из страны, которую они называли Бенгалия. Ему также дали пару шелковых сандалий на деревянной подошве.

Никто, как он заметил, не ходил босиком или с непокрытой головой, кроме буддийских монахов. Поэтому он стал носить тюрбан из черного шелка, как было принято у знати. Он также вызвал дворцового цирюльника и велел гладко выбрить себе лицо. В отличие от Утремера, где сарацины считали немужественным не носить бороду, большинство мужчин в Шанду были гладко выбриты. У татар и китайцев бороды росли плохо, и те, что он видел, были, как правило, редкими.

Лишь Уильям оставался непреклонным, зловонным, волосатым и хмурым в своей черной доминиканской рясе.

Шанду, что на языке цзиньцев означало «Вторая столица», была летней резиденцией Хубилая; его основной престол, где он проводил долгие зимы, находился в древнем цзиньском городе Даду, «Первой столице», дальше на восток. Шанду был достроен лишь недавно, его строительство курировал сам Хубилай, а место было выбрано по китайским принципам фэн-шуй, счастливому сочетанию ветра и воды.

Он был спланирован с математической точностью, в виде сетки параллельных улиц, так что из своего окна высоко во дворце у северной стены Жоссеран мог видеть всю главную городскую магистраль вплоть до южных ворот.

— Китайцы говорят, что небо круглое, а земля квадратная, поэтому инженеры Хубилая так и спроектировали, — сказал ему Сартак.

— А что насчет иероглифов, нарисованных над притолоками? Они есть на каждом доме.

— Это закон. Каждый житель Катая обязан вывешивать свое имя и имена всех членов своей семьи, а также слуг. Даже число животных. Так Хубилай точно знает, сколько людей живет в его царстве.

Жоссеран был поражен порядком, который тот установил в своей империи. Эти ограничения распространялись даже на его собственную жизнь.

По татарскому обычаю у него было четыре ордо, или хозяйства, от каждой из его четырех жен, которые все были татарками, как и он сам. Но он также держал обширный гарем для личного пользования.

— Каждые два года комиссия судей отправляется в экспедицию на поиски нового набора девственниц, — сказал Сартак. — Прошлым летом мне была оказана честь сопровождать их. Мы посетили бесчисленное множество деревень, и нам выводили самых красивых молодых девушек, и они проходили перед судьями. Отобранных мы привозили сюда для оценки.

— Оценки? Кто их оценивает?

— Не я, к сожалению, — ухмыльнулся Сартак. — Старшие женщины гарема, это их работа, когда они уходят от ночных обязанностей. Они спят с новыми девушками, проверяют, чтобы дыхание и запах их тела были приятными, и чтобы они не храпели.

— А если они не подходят?

— Хотел бы я, чтобы их отдавали мне! Мне было бы все равно, если бы некоторые из тех женщин, что я видел, храпели, как ослы! Но нет, их вместо этого нанимают поварихами, швеями или портнихами.

— А те, что выбраны для Императора?

— Их специально обучают, чтобы подготовить к служению Сыну Неба. Когда они готовы, он принимает пятерых из них в своей опочивальне каждую ночь в течение трех ночей. Так бы мы