Черный крест - Юрий Иванович Усыченко

Саша верил «Джону» раньше, поверил и теперь. Ревностно готовился к будущему «пионерству».

Навыки, полученные в колледже и «школе «пионеров», подкреплялись храбростью, отличным здоровьем, уверенностью, что он, Александр Калмыков, поступает правильно, отдав жизнь служению богу. К безбожникам он относился со снисходительной жалостью, как к обездоленным. Из тоненького мальчика, каким видел его когда-то майор Приходько, Саша стал стройным, высоким; у него был пристальный, чуть наивный взгляд карих глаз, ловкие движения, неторопливая речь. Когда он носил рубашку с отложным воротником, можно было увидеть большую родинку на Сашиной ключице.

Усердие Саши в школе «пионеров» заметили. Сокольский оказал молодому сектанту большую честь, лично приняв Сашу…

Беседа с Сокольским как бы подвела итог закончившемуся периоду Сашиной жизни. Здесь, в Париже, Калмыков чувствовал себя совсем по-новому…

Из чужого окна опять прилетел женский смех, и Саше вдруг стало невмоготу оставаться одному в комнате. Сумерки затушевывали очертания Парижа, и чем быстрее наступала темнота, тем ярче вспыхивали огни. Саша вышел из гостиницы, неторопливо побрел вниз по кривой узкой улочке. Попав на другую, пошире, попросторнее, присоединился к вечерней толпе. Он был полон новых, до сих пор неизведанных ощущений. Странным казалось видеть так много людей вокруг — веселых и грустных, молодых и старых, зевак и торопливых. В приюте, в колледже, в школе «пионеров» не разрешали выходить за ворота, тем более — знакомиться с посторонними. Саша понял, что совершенно не знает жизни, той жизни, которая кипит вокруг, переливаясь всеми оттенками красок и настроений. О чем думают эти люди, окружающие Сашу? О чем мечтают, на что надеются, во что верят?.. Калмыков никогда не был в семье, среди родных; в приюте ребятам запрещали даже дружить между собой. И сейчас он может блуждать всю ночь, неделю, месяц, год по огромному Парижу и никто не встретится ему, никто не скажет: «Здравствуй Саша! Давненько мы с тобой не виделись!» От этих мыслей стало еще тоскливее на душе. Вернулся в свое мимолетное жилье, лег на кровать, заснул.

На следующее утро Саша был в Гавре, занял место в душной каюте лайнера, пересекающего Атлантический океан…

…К месту назначения явился как раз вовремя. 1 августа 1958 года в Нью-Йорке, на стадионе Янки-Стадиум состоялось «Божественной воли международное собрание», на которое съехались представители секты «свидетелей Иеговы» со всего земного шара.

Знойный день, характерный для нью-йоркского августа, накалялся. Толпа в огромной чаше стадиона бурлила, клокотала, пестрела разнообразными одеждами разноплеменных людей. Белые, негры, мулаты, индусы, японцы, испанцы — несколько тысяч мужчин, женщин, стариков, детей собралось здесь. Каждого зазывал к себе бог Иегова, никем не пренебрегал. Толпа молилась на различных языках. Все вокруг были взвинчены, взбудоражены, охвачены особым религиозным подъемом: для многих пребывание тут было результатом дальнего и трудного пути, особой честью, о которой мечтает каждый «свидетель Иеговы».

Только сновавшие между рядами скамей продавцы прохладительных напитков, мороженого, любимых американцами жареных и подсоленных орешков сохраняли спокойствие, скептически поглядывали на сектантов, отпускали насмешливые замечания в адрес «святош».

— Джим, — сказал продавец «кока-кола» своему коллеге, который торговал орешками, — глянь на ту толстуху. Хороша, а!

Бабища лет пятидесяти, неохватная в талии, визжала, выкрикивая псалом. На широком лице ее кустиками росли волосы. Когда она открывала рот, кустики шевелились.

— Неотразима, Томми, — осклабившись, согласился Джим. — А муженек ее! Ставлю доллар против пустой бутылки, что она обратила его в свою веру, а не наоборот.

Рядом с необъятной сектанткой стоял щупленький человечек забитого вида. Опасливо озирался по сторонам, а когда толстуха поглядывала на него с высоты, подчеркнуто-старательно включался в ансамбль псалмопевцев.

— Не понимаю, чего они орут при такой жаре. Пожалуй, от этих, — Томми широким жестом обвел стадион, — полусумасшедших святош разумных поступков ждать нечего… Но заправилы, например, мистер Кнорр? Ведь он миллионер. На кой черт ему эта орущая шайка?!

— Бизнес, Томми, — спокойно ответил продавец «кока-кола». — У каждого свой бизнес. Ты торгуешь орехами, я — пойлом, он — богом… Однако… стоя на месте, много не заработаешь. Идем.

Они расстались.

Стадион продолжал жить своей, обособленной от всего огромного города, пожалуй, даже от всего огромного мира, жизнью. Тем, кто собрался здесь, не было никакого дела до «еретиков». Сектанты думали только о себе, грядущее «спасение» волновало их.

Постепенно шум начал стихать — сперва на ближних к трибуне рядах, потом все дальше, дальше и вот, наконец, вся масса собравшихся замерла, затаила дыхание.

На трибуну поднялся глава иеговистов всего мира, неограниченный владыка и повелитель Натан Гомер Кнорр, официально именуемый «Президентом общества Башни стражи» или «Общества свидетелей Иеговы». Худощавый, темноволосый, еще не старый, Кнорр держался на трибуне уверенно, как человек, привыкший к выступлениям перед многолюдной аудиторией. Рядом с ним стоял ближайший помощник Кнорра «вице-президент» Фред Франц, и еще несколько особо заслуженных «свидетелей Иеговы».

После соответствующего вступления Кнорр начал читать «Резолюцию» «Божественной воли международного собрания».

— Все народы, — усиленный десятками репродукторов, голос Кнорра гремел над стадионом, еще больше будоража толпу, — все народы сегодня обязаны своей жизнью Иегове, богу как великому создателю и источнику жизни, потому что все народы имеют общее происхождение от главного, пережившего всемирный потоп патриарха Ноя…

Тысячи глаз не отрывались от Натана Кнорра, который продолжал читать:

— Несчастный мир был создан, сатана, дьявол является невидимым его богом и покровителем…

— Дьявол! Дьявол! — взвился над стадионом женский крик. — Вижу дьявола!

— Мы по-прежнему слушаемся более бога, чем людей, — гремел над стадионом голос Кнорра, — чтобы в этом быть подобными нашим верным братьям, которые находятся за железной завесой коммунизма…

Саша, жадно впитывающий каждое слово «президента», вдруг вспомнил «большую игру», учение в школе «пионеров». Да, его колебания, о которых он писал «Джону», ошибочны. Саша многого не понимал тогда, многое еще не понимает и теперь. Жизнь лишь постепенно раскрывается перед ним. Брат Кнорр говорит о «железной завесе коммунизма». Если придется проникнуть за нее, то сделать это будет далеко не просто. Но «старшие» подумали обо всем, они дали Саше ловкость, силу, готовность преодолевать любые преграды. Саша обязан повиноваться «старшим», жить их разумом.

Кроме «Джона» и «пионеров», Калмыкову еще не приходилось общаться с «братьями по вере». Но молодой фанатик заранее любил их, раскрывал им навстречу объятия своей души.

«Как хорошо говорит Кнорр! — мысленно восклицал Саша. — Да! Там, среди врагов бога, наши единоверцы ведут чистую и благородную жизнь, показывая всем величие религии своей. Мы обязаны быть такими, мы должны брать во всем с них пример. Ведь нам — проще и легче, чем им…»

— Резолюцию одобрил, — заканчивал тем временем чтение Кнорр, — вице-президент «Общества Башни стражи» Франц. Засвидетельствовал Ренчел — председатель. Принято