Морской царь - Евгений Иванович Таганов

Спокойней было там, где на лужайке, тоже полулёжа, расположились воеводы с князем. Рядом присутствовали «курицы», юницы-фалерницы и важные заморские гости.

После первых здравиц все заговорили о новом сражении с макрийцами, чтоб уже разгромить их до конца. Дарник воинственный пыл воевод чуть осадил:

— Какое новое сражение, вы что?! Хотите быть сторожами ещё при трёх тысячах пленных? Победа уже одержана. Думайте лучше, какую дань с них брать.

Воеводы весело смеялись, полагая, что князь просто так шутить изволит. Но на следующий день на Ближнем Круге Дарник повторил то же самое:

— Нет никакого смысла устраивать новое сражение. Макрийцы понимают, что если раньше не могли взять Дарполь приступом, то теперь он тем более им не по зубам. Да и кто тогда нам выкуп за пленных будет платить?

— Но если мы просто позволим им спокойно уйти, наша победа будет выглядеть весьма сомнительной, — высказал общее мнение воевод Агапий. — И они непременно захотят потом вернуться с новыми силами, чтобы поквитаться.

— Значит, им надо дать то, зачем они сюда пришли, — Дарник говорил вполне серьёзно. — А пришли они сюда, чтобы иметь торговый путь в Персию и Хорезм.

— И чтобы они беспошлинно здесь у нас торговали? — возмутился Корней.

— Бывают пошлины прямые, а бывают и не прямые. Ведь так? — обратился князь за подтверждением к Агапию.

— Непрямые пошлины, это когда купцы тут живут и за свой постой хорошо платят, либо отдают свой товар перекупщикам за полцены, — разъяснил ромей советникам.

— Рано или поздно хазарская и хорезмская кормушки могут для нас закончиться, — добавил Дарник. — А Макрия — это бездонные запасы зерна, льна, мёда и мехов. Год назад я считал, что мы сами всё это осилим, но что-то не вижу среди вас старательных землепашцев.

— А если всё им не говорить, может они и на пошлины согласятся, — не хотел расставаться с дополнительным доходом Корней.

— Вот ты и будешь вести с ними эти переговоры, — с улыбкой уступил ему князь.

— Значит, будем просто сидеть и ждать, когда они сообразят, что полностью проиграли и пришлют своих переговорщиков? — сильно удивилась Калчу.

— Именно так, — подвёл итог обсуждению Дарник.

В городе решение князя заниматься своими делами, не обращая внимания на осаждающее войско, поначалу встретили с недоумением: если мы победили, то почему не может выходить из города и свободно передвигаться по Правобережью? Но потом обнаружили, что дел с лихвой хватает и на Левобережье, да и никто не мешает по реке перемещаться в Хемод и обратно, и все заметно успокоились. И уже с азартом бились об заклад, как скоро макрийцы догадаются, что Дарполь им первым переговорщиков посылать не будет: до первых холодов дотерпят или уже после?

9.

— Это Олова, жена хорунжего Наки, — представила Евла высокую дородную молодицу. — Лучше всех играет в затрикий, знает, что делать с пленными, и ещё она словенка.

Последнее означало: вот тебе, князь, способ избавиться от слухов об окруживших тебя советчицах-иноземках.

Курятник привычно сидел под навесом во дворике княжеских хором. На двух больших лавках места хватало и на десять и на двенадцать человек. Дарник глянул на остальных «куриц», как они отнесутся к новой соратнице. Те смотрели с неопределённым выжиданием.

— Хорошо считает, знает словенскую и ромейскую грамоту, — добавила достоинств Олове Эсфирь. — И служит главной помощницей нашей Евлалии по ткацким мастерским.

Ага, значит, иудейка уже на стороне словенки, Калчу с Милидой явно нейтральны, а категорически против судя по всему одна Лидия, но при всех она возражать не будет.

— Олова сделала расчёт, который не смог ни один писарь в Дарполе осилить, у неё получилось именно то число, которое ты говорил: 45 дирхемов за каждого погибшего ратника, — видя, что князь колеблется, поспешила сообщить Евла.

— У меня получилось сорок два дирхема, — поправила её Олова, чуть зардевшись.

Число сорок пять было названо Дарником совершенно произвольно, и ему стало весьма интересно, как сия счетоводка вышла на похожую цифру. Но ещё больше его занимали трудности с пленными.

— Ну и как мне с ними надо поступить?

— Я бы хотела рассказать тебе об этом с глазу на глаз, — ещё больше покраснев, произнесла Олова.

— А почему не здесь? Это что, очень большая тайна? — он не прочь был устроить ей настоящее испытание.

— Иногда присутствие других людей может сбивать с нужного объяснения. Меня, по крайней мере, это всегда сбивает.

— Ну так найди способ, чтобы это тебя не сбивало.

Олова нерешительно оглядела всех сидящих под навесом.

— Тена, бена, спена, рвана, нана, дона, рана, здена, лина, плена, нынах, — произнесла словенка.

— Ещё раз, — попросил Дарник, чуть напрягшись.

— Тена, бена, спена, рвана, нана, дона, рана, здена, лина, плена, нынах, — повторила она.

Князь от души расхохотался. Сказанное означало: «Тебе сперва надо разделить пленных». Это был тайный язык, на котором говорили словенские подростки между собой, дабы их не могли понять окружающие взрослые. Его употребляли и в его родной Бежети, потом он слышал это и от молодых словенских ополченцев. Разумеется, если он сам лишь со второго раза вникнул в смысл сказанного, то для любого инородца это вообще была тайна за семью печатями. Увы, самому ему без нужного навыка отвечать на отроческом словенском тоже было не по силам. И отведя Олову на противоположный край дворика, он выслушал её уже на взрослом словенском.

Пленные макрийцы ныне являлись главной головной болью Дарника. Мало того, что полторы тысячи ртов надо было каждый день чем-то кормить, так ещё по ночам держать возле их ям две сотни караульных, а днём, отправляя копать ров вокруг Кятского посада, держать для охраны и понукания нерадивых ещё добрую хоругвь охранников.

— Что значит разделить пленных?

— Отделить всех вожаков. Не только воевод, но и всех, кто будет от лица пленных вести с тобой переговоры.

— А это ещё зачем?

— Пленные не должно иметь вожаков, которые могли бы возглавить их бунт.

— Допустим, — согласился Рыбья Кровь. — Что дальше?

— Дальше надо превратить их работу в наивысшую награду.

— Это как же? — недоверчиво хмыкнул