Волшебство для Мэриголд - Люси Мод Монтгомери

Но случилось так, что они с Мэриголд говорили на одном языке – восхищались одинаковыми вещами. Обе могли ужинать с блюдца лунного света и наедаться – на время, разумеется. Обе понимали истории, которые рассказывал ветер. Обе любили мягких шелковистых котят и еловые лесочки, что рискованно спускались к берегу, и зыбь, танцующую по воде гавани и распевающую свои песни. Птица, распевающая на верхушке забора в Ахилловом Уголке, одинаково волновала их, а воображаемое путешествие на Луну занимало вечера. Каждый день они устраивали себе весёлое путешествие.

«Ты ещё узнаешь, что она не такая, как ты думаешь, – сказала Бейб со зловещей значительностью.

Но это, как посчитала Мэриголд, была просто зависть.

3

В одну из ночей Мэриголд и Бернис были безмерно счастливы – они ночевали вместе. И не просто ночевали, а спали на чердаке зернового амбара – небольшого белого амбара за полем, пустым полем, покрытым простынями зелёного мха и берёзок. Как романтично.

Тётя Марша разрешила Мэриголд пригласить Бернис ночевать у них. А вскоре после прихода Бернис из Шарлоттауна приехали два заполненных автомобиля. Гостей нужно было разместить на ночь. Небольшой дом оказался заполненным до предела. Комнату Мэриголд пришлось реквизировать из-за чрезвычайной ситуации. Но что за беда поспать на чердаке аккуратного маленького амбара в тёплую сентябрьскую ночь? Тётя Марша устроит им удобную постель. Если они не боятся!

Боятся! Бернис и Мэриголд заухали от такой идеи. Они тотчас согласилась. После этого предложения они носились вокруг почти до десяти – Бернис обычно ложилась спать в восемь, и Мэриголд тоже, как предполагалось. Они прошли в лунном свете через берёзовую рощицу с ночными рубашками под мышками и большими кусками яблочного пирога в руках. Тётя Марша разрешала есть пироги ночью. Возможно, это было компенсацией за унылую религию дяди Джарвиса. Они напились из настоящего чудесного обложенного камнями родника за амбаром, который дядя Джарвис называл колодцем, и поднялись по приставной лестнице на чердак. Его пустые стены были красиво выкрашены белой известью. Тётя Марша соорудила постель на полу и покрыла её чудесным белым покрывалом, усыпанным красными «восходящими солнцами». Она поставила на бочку свечу, не решившись дать им в амбар керосиновую лампу.

Они заперли дверь – ещё романтичней – и задули свечу, чтобы весело раздеться при лунном свете. Всё произошло, когда они были готовы ложиться, и Мэриголд сделала шокирующее открытие.

«Теперь давай помолимся, обнимемся и хорошо поболтаем, – сказала она. – Мы можем болтать, сколько захотим, всю ночь, и никто не постучит в стену и не скажет «замолчите».

Бернис оторвалась от окна, куда зачарованно смотрела на гавань за берёзами, сияющую под луной.

«Я никогда не молюсь», – тихо сказала она.

Мэриголд открыла рот.

«Почему, Бернис Уиллис, это же плохо. Ты не боишься, что Бог накажет тебя?»

«Нет никакого Бога, – ответила Бернис. – Я не стану молиться тому, в кого я не верю».

Мэриголд уставилась на неё.

Слова были сказаны, а амбар всё ещё стоял, и Бернис стояла в лунном свете, тонкая, белая, неверующая.

«Но… но… Бернис, Бог должен быть».

«Откуда ты знаешь?»

«Мама сказала мне», – ответила Мэриголд, ухватив первый аргумент, который появился в её ошеломлённом мозгу.

«Она рассказывала тебе и про Санта-Клауса, не так ли? – безжалостно спросила Бернис. – Поверь, мне бы хотелось верить в Бога. Но я не могу».

«Почему?» – беспомощно спросила Мэриголд.

«Потому… потому что у меня никого нет. Никого, кроме тёти Харриет, но она мне лишь наполовину тётя и совсем не любит меня. Папа и мама умерли, а она даже не рассказывает мне о них. У меня был котёнок, и он умер, а она не разрешила завести другого. А о молитвах… когда-то я молилась. Однажды, когда я была совсем маленькая – но помню это, – тётя Харриет послала меня в магазин что-то купить. Дул очень холодный ветер. Я встала на колени на дороге возле ёлочек и попросила Бога сделать ветер потеплее, пока я дойду до магазина. Он ничего не сделал – ветер стал ещё холодней и дул прямо в лицо. А когда заболел мой котёнок, я просила Бога вылечить его. Но он умер. И я поняла, что Бога нет. Потому что, если бы он был, то не позволил бы моему котёнку умереть, единственному на свете, кого я любила. Поэтому я перестала молиться. Конечно, мне приходится вставать на колени, когда тётя Харриет читает семейную молитву. Но я просто стою и строю Богу рожи».

«Ты сказала, что просто не веришь в Него», – воскликнула Мэриголд.

«Ну… – Бернис на стала оправдываться. – Я просто гримасничаю при мысли о Нём».

Это именно то, горько отметила про себя Мэриголд, что имела в виду Бейб Кеннеди.

«А кроме того, посмотри на меня, – мятежно продолжила Бернис. – Смотри, какая я уродина. Посмотри на мой рот. Зачем Бог сделал меня такой? Бейб Кеннеди говорит, что у меня лицо, как у мартышки».

«Нет. Ты очень умная!» – воскликнула Мэриголд.

«А я хочу быть красивой, – упрямо сказала Бернис. – Тогда люди, может быть, полюбят меня. Но я не верю в Бога и не собираюсь притворяться, что верю».

Мэриголд поднялась с долгим вздохом понимания и обняла Бернис.

«Неважно, я люблю тебя. Я люблю тебя, веришь ты в Бога или нет. Я лишь хочу, чтобы ты верила. Так было бы лучше».

«Ты не будешь долго со мною, – сказала Бернис с упрямством пессимиста. – Что-то произойдет и заберёт тебя от меня».

«Ничего не произойдёт, – Мэриголд бросила вызов судьбе. – Конечно, мне придётся уехать домой, когда мой визит закончится, но мы будем писать письма, и я скажу маме, чтобы тебя позвали в Еловое Облако. Мы всегда будем подругами».

Бернис покачала головой.

«Нет. Что-нибудь случится. Вот увидишь. Всё слишком хорошо, чтобы продолжаться долго».

Новый страх охватил Мэриголд.

«Бернис, если ты не веришь в Бога, как ты попадёшь на Небеса?»

«А я не попаду. И не хочу, – вызывающе ответила Бернис. – Тётя Харриет читала о Рае в Библии. Все заперто стенами и воротами. Я бы возненавидела это».

«Но разве это не лучше, чем… чем…»

«Ад? Нет. Тебе не нужно притворяться, что тебе нравится Ад, если он не нравится. Но я не верю ни в то, ни в другое место».

«Бернис, ты совсем не веришь Библии?»

«Ни одному слову. Это всё о Боге, а Его нет. Это просто сказка».

Это показалось для Мэриголд худшим,