Схватка (повести о чекистах) - Юзеф Янушевич Принцев

с тобою соратник, безвестный герой, о котором мы ничего не знаем... Я, честно говоря, как услышал это — сразу к Виктору Борисовичу: проверить, мол, надо, может, и в самом деле правду говорит. Он меня, естественно, на смех поднял... А Елена Фоксхолл — так и хочется назвать ее Фоксхоллочкой! — сообщила еще, что Клобуков — крупный специалист по искусству.

— Специалист, говоришь? — переспросил Петр. — Не о нем ли обмолвилась Тарновская во время допроса у меня?

— Может, и о нем, — подтвердил Владимир Иванович и тут же сообщил: — А вот и Виктор Борисович к нам жалует! Сейчас скажет, что мы много едим и мало работаем. Хочешь пари, что скажет?

Подошел Яковлев, неся перед собой поднос, уставленный тарелками. Снимая с подноса тарелки на стол, Виктор Борисович спросил:

— Что, Владимир Иванович, как всегда, косточки мои перемывает? Ладно, ладно, не оправдывайся: мои кости только крепче станут! Как твои дела с Тарновской? — обратился он к Петру. — Буксуешь или двигаешься вперед?

— Пока мирно беседуем, говорим о жизни. После обеда поговорим о деле, думаю, разговор пойдет не так спокойно. Она — импульсивная особа, может закусить удила, а может, и передумает, скажет правду. В одном я уже почти уверен: не она в этой игре главная!

— Ну-ну, не торопись с выводами! — добродушно посмеялся Виктор Борисович.

— Я лишь слегка позондировал и вижу: не специалист она, не разбирается в искусстве. То есть купить и продать она наверняка мастер, но — не знаток, не специалист. Голову на отсечение даю — не специалист! Вот Владимир Иванович говорит, что Клобуков — фигура перспективная в этом отношении. Может, за него взяться?

— Ишь какой прыткий! — с осуждением произнес Виктор Борисович, доедая свой молочный суп. — Что можно по закону, мы сделали: уточнили факт его знакомства с Тарновской, провели обыск у него дома и на работе, взяли подписку о невыезде. Кстати, он действительно коллекционер, и картины у него, как утверждают эксперты, подобраны хорошие. Но ведь коллекционеров в Ленинграде сотни, если не тысячи — что ж, каждого подозревать?

— А на квартире у Тарновской он как оказался? — вмешался Берестов. — Разве это не улика?

Виктор Борисович принялся за второе — морковные котлеты со сметаной, на которые Берестов смотрел с осуждением.

— Никакая это не улика, дорогой товарищ, — сказал Виктор Борисович. — Помнишь, на квартиру Прицкер, когда там шел обыск, тоже заглянул некий Хомяков? Он никакого отношения не имеет ко всем этим делам — что ж, и его подозревать? А Клобуков — это тебе не забулдыга какой-то, не фарцовщик: серьезный ученый, доцент. Так что ты со своими выводами не торопись. А вообще, торопиться надо. Меня руководство уже спрашивает: «Ты что, всех чекистов на борьбу с контрабандой кинул, что ли? Другими делами кто будет заниматься?.. Вы что там, говорит, искусство Ренессанса изучаете, чем отличаются картины Джованни Беллини от Джентиле Беллини?» Вот так говорит мне начальство, а я и думаю: в самом деле, а чем они отличаются друг от друга, эти Беллини? Ты-то хоть знаешь, Петр Васильевич?

— Не знаю, — честно признался Герасимов, — но если буду вести это дело еще с недельку, то наверняка узнаю.

— А кто ж его будет вести, если не ты? — удивился Яковлев. — Ладно, иди узнавай. Но ты помни, что главное тебе — не это надо знать, главное — выяснить и перекрыть все каналы контрабанды. Вот тогда ты будешь молодец!..

И снова они сидят друг против друга, разделенные столом, на котором стоят два телефона да лежит посередине стопка бумаги. Справа, на небольшом приставном столике, — включенный магнитофон. Тарновская, как только вошла, еще с порога улыбнулась Герасимову, но улыбнулась как-то лихорадочно, как будто это у нее получилось непроизвольно. «Чего доброго, еще истерику закатит», — подумал Герасимов.

— Петр Васильевич, — начала Тарновская несколько торжественно, — я должна сделать заявление. Я сознаюсь, что дала втянуть себя в неблаговидную историю — я говорю про эту посылку. Но я в этом деле играла абсолютно незначительную роль, абсолютно! Проматорова сама навязала мне свои услуги, взялась перевезти через границу ценности.

— А кому они принадлежат? — поинтересовался Герасимов.

— Только не мне! Я сама отговаривала Проматорову от контрабанды. И я прошу вас освободить меня из-под стражи, я дам подписку о невыезде. А за это, ну в смысле, если вы меня освободите, я приложу все силы, чтобы вернуть из-за рубежа картины.

— Те картины, которые перечислены в списке, найденном у вас? — уточнил Герасимов.

— Да. И я постараюсь все вернуть!

— А что это за картины? Чьи они?

— Мне не хотелось бы говорить об этом! — поспешно произнесла она и тут же объяснила: — Я к ним не имею никакого отношения, и список оказался у меня тоже случайно. Но я даю гарантию, что если меня отпустят, то я не только верну картины из-за границы — я перекрою канал, по которому они туда отправляются. Это я вам клянусь торжественно! А больше по этому поводу мне не хотелось бы говорить, — несколько неожиданно закончила она свое заявление.

Герасимов невольно покачал головой — она уловила это движение, и в глазах ее мелькнул не то чтобы страх, но явное разочарование.

— Татьяна Сергеевна, — сказал он, — вы меня ставите, как следователя, в нелепое положение: просите освободить вас из-под стражи под какое-то мифическое, что ли, обещание! Вы собираетесь вернуть государству картины, но ничего про эти картины сказать не хотите. Больше того, если картины уже за рубежом, то как вам удастся вернуть их назад? Ведь это всё вопросы, без ответа на которые ваше заявление ровным счетом ничего не значит.

Тарновская подобралась на стуле, лицо ее стало холодным, губы поджались. Какое-то время она молчала, потом сказала:

— Если вы не примете мое предложение, то предупреждаю: показания буду давать только под тяжестью улик, только о том, что вы сможете доказать. Так и знайте!

Герасимов кивнул в знак согласия. Эта реакция следователя удивила Тарновскую, видно, она ожидала чего-то другого.

— Ну, хорошо, Татьяна Сергеевна, будете отвечать, как говорите вы, под тяжестью улик. Но сначала скажите: вы отправляли ценности контрабандным путем помимо Проматоровой?

— Я не буду отвечать на ваш вопрос!

— Как вы относитесь к Бубновой? Были у вас с ней